люблю. А эти двое смотрят внимательно и с удовольствием. Свекровь мирно отдыхает в своей комнате, призрак мертвой вороны сидит на старом серванте, тоже довольный и сытый моим раздражением.
– Тебе действительно это интересно? – спросила я Антона, кивнув на телевизор.
– Конечно! – возбужденно ответил муж. – Разве ты не понимаешь? Это одна из самых сексуальных сказок, это круче «Лолиты» Набокова!
– Бредишь? – ласково полюбопытствовала я.
– Олеша написал это, когда влюбился в десятиклассницу. Ты что, не знаешь биографии наших писателей, темнота? Посмотри, здесь же полно аллегорий… Кукла…. Девочка-кукла… Юная девственница, которая – кукла. Она ничего не может сделать, а ты с ней – все, что захочешь, потому что она фарфоровая… Потом она оживает – на ее место приходит маленькая циркачка. А потом этот доктор Гаспар… Ну, ты, я надеюсь, понимаешь, что в этом герое Олеша изобразил себя. Доктор Гаспар чинит куклу, копается в ее теле. А потом… Потом кукла появляется опять, смятая, грязная, растерзанная…
Глаза мужа горят, волосы всклокочены, сам – с голой волосатой грудью и в добрых семейных трусах с цветочками.
– Антон, тебе нужно показаться специалисту…
Муж обиделся и замолчал.
Мы знакомы семь лет, почти столько же – в браке. У нас все было хорошо, все шло по плану: знакомство, страсть, любовь, брак, ребенок. Причем не по заранее намеченному плану, а сама судьба сделала все так, как надо. И что теперь? Что вообще бывает в таких случаях? Впрочем, какая разница… Кто учится на чужих ошибках? Я таких не видела ни разу. Так что кукла наследника Тутти станет раз за разом ломать свою пружину, и глупо, нарочито механически будет поднимать тонкие ручки Суок. Все дуры, все до одной. И куклы, и девочки, и Олеша тоже… Такого понаписать!
Призрак дохлой вороны раздулся, пузо стало огромное, лапы – как пальцы больного застарелой водянкой, глазок мертвых не видно.
Пойду-ка я лучше креветок сварю, а то так и поругаться недолго.
В коридоре висит зеленая куртка Антона, вся в карманах, в застежках, в молниях. А на табурете возле обувных полок стоит квадратная сумка из жесткой кожи на длинной широкой ручке. Застегнута на два замка – скрывает, поди, что-то. Вещественные доказательства, например.
Я тихонько притворила дверь в большую комнату, откуда доносились крики революционеров, штурмующих замок правителей с избыточным весом. Прислушалась: что там в комнате свекрови? Все было спокойно – тихое посапывание учительницы, утомленной криминальной сводкой «Московского комсомольца». Я подкралась к Антоновой куртке и запустила руку в левый карман. Нащупала связки ключей: от квартиры, от машины… Рабочий пропуск, закатанный в ламинант, скомканная бумажка. Вытащила, развернула: чек из супермаркета – сосиски, сок, кефир… Сердце стучало как безумное.
– Папа, я тоже хочу торт с шариками, – послышался Гришкин голос из комнаты.
Я быстро повернула куртку и проникла в правый карман. Липкий леденец в разорванной бумажке. Старый, наверное.
Ну и где вещественные? Есть еще внутренний карман, слева на груди. Что это? Плотная квадратная бумажка, скользкая, странная на ощупь. Ба, да это же презерватив! Когда мы ими в последний раз пользовались? Го д назад, еще до того, как я поставила спираль.
В голове помутилось. Я зажала улику в кулак и решительно направилась в комнату.
На экране освобожденный наследник влюбленными глазами пожирал худосочную циркачку, толпа рабочих и крестьян ликовала. Доктор Гаспар одухотворенно смотрел в будущее.
Гришка свернулся калачиком у папы на руках и дремал. Антон одним глазом смотрел в телевизор, у его ног громко мурлыкала рыжая сволочь, несанкционированно пробравшаяся в комнату.
Я уже приготовилась сказать какую-нибудь гадость, только слова искала побольнее, пожестче, как зазвонил телефон.
– Маша! – раздался истерический крик в трубке. – Маша! Катя! Катя!
– Але, кто это?
– Маша!!! Катя!!! Сегодня!!! Мальчик!
И в трубке заплакал мужчина. Это был Димка, Катюхин муж, из самого города Гольхема, что в три избы, близ милого каждому истинному немцу Штутгарта. Я села на пол. Перехватило дыхание.
– Что случилось? – Антон испуганно уставился на меня.
– Катька… – прошептала я сквозь слезы.
– Что?! – Антон вскочил.
– Родила…
– Тьфу ты! Нельзя ж так пугать. Ну и слава Бог у, что родила.
А потом Димка, сбиваясь и рыдая от счастья, рассказал, что сегодня в половине десятого утра, не успев порадоваться, как это оно – с эпидуральной анестезией, Катя родила мальчика. Мальчик здоровый – 3,400 кг и 50 см. Красивый, со щеками. Катька чувствует себя хорошо. А он сам зеленый весь и руки трясутся.
Ничего, оклемается, перенервничал просто. Рожать с женой – это не шутки, это для сильных мужчин.
Время для человека, который не рожает, летит быстро, и день его наполнен всякой ерундой: противным писком будильника, запахом сбежавшего кофе, ароматом слойки с лимоном, ощущением того, что ничего не успеваешь, дурными мыслями и подозрениями, диалогом с призраком дохлой вороны.
А в это время, пока часы для тебя бегут друг за другом, как одинаковые полосатые зебры, кто-то рожает, орет благим матом, упирается пятками в кушетку, проклинает все на свете, ненавидит мир, себя, детей, мужчин, женщин, животных и птиц и хочет одного – чтоб это кончилось. И плевать, как выглядишь, и глубоко по барабану впечатление, которое производишь, и нет места любви в этой колючей боли… Так вот, время для того, кто рожает, идет медленно… Безумно медленно, отвратительно медленно…
Мы сегодня встали в семь, когда у Катьки начались схватки. Завтракали, поднимали Гришку, бежали в сад. В половине десятого я уже была в редакции. Время пролетело незаметно. А именно тогда человек рожал. Человека.
Я молча сидела на полу, не вытирая слез.
Гришка соскочил с дивана и обнял меня:
– Мама, а почему ты плачешь?
– Не знаю, малыш…
Толстого вороньего призрака на серванте не было.
На часах половина первого. Завтра рано вставать, а сон не идет. В кухне темно и тихо, только идеально круглая луна, желтая, как сливочный сыр, светит в окно, да рыжий поганец-Кеша урчит, прилепившись к ноге. От кота пахнет селедкой: не иначе, свекровь опять скормила ему селедочный хвост. Я отщипнула маковой булки и задумалась: «Что делать? Что делать с презервативом, найденным у Антона в потайном кармане?» Димкин звонок отвлек меня от собственных проблем, а сейчас, когда домашние уснули, дурные мысли вернулись.
– Булки дать? – спросила я кота.
– Мур-р-р-р, – ответил он, сощурившись.
– Ведь не будешь же есть, паршивец, – недоверчиво сказала я.
– Му-р-р-р, – обижено отозвался кот.
Типа обижаешь, чего это не буду?
– Ну ладно, посмотрим.
Я села на узорчатый линолеум, опершись на теплую ребристую батарею, и покрошила на пол мягкую внутренность булки. Кот понюхал, облизнулся, сел копилкой напротив меня и, зажмурившись, заурчал.
– Ешь, паразит, – грозно зашептала я.
– Мур-р-р, – отказался кот, перебирая коготками.
– Сволочь ты рыжая, – вздохнула я. – Бесполезная животина. Может, ты знаешь, что делать, а?
– Пойди пни Антона в бок и спроси, что за фигня, – ответил тихо Кеша, не открывая зеленых глаз.
– Дельный совет. Главное – мудрый. А если он встанет, молча соберет вещи и уйдет в ночь?
– В ночь – не уйдет, ты же знаешь Антона.
– Нет, я его совсем не знаю. Я думала, что знаю, а оказалось – нет.
