своих абонентов, а — музыкальная, чистая. Затем раздался уже более молодой женский голос. Витяня, как видно, в своем прекрасном далеке времени зря не терял:
— Мадемуазель Мальцефф?
— Да.
— Наш общий знакомый поручил мне пригласить вас отпраздновать вместе с ним Новый год.
— Очень мило с его стороны, — пробурчала я. — Где именно?
— Ровно через два часа с Центрального вокзала отправляется ваш поезд. Билет у администратора вашего отеля, внизу…
— Простите, мадам, какой еще поезд?
— В Волендам. Это небольшой курортный городок на самом берегу моря. Очень красивые места, природа, дюны… Вы будете там в семь утра. Сразу по прибытии вам надо будет взять такси и назвать шоферу отель «Дам», где уже ждет вас номер.
— Да, но…
— Мадам что-то не устраивает?
— Видите ли… — я представила себя одну в поезде, а потом в пустом номере отеля, в ожидании милого друга Витяни, и мне сразу захотелось забаррикадироваться в ванной. — Видите ли, я здесь не одна. Со мной главный редактор моей газеты, и мне будет как-то непросто объяснить ему причину столь неожиданного отъезда в другой город. Тем более в канун Нового года…
— Никаких проблем, мадам, — с новой силой защебетал голос. — Вы можете ехать в Волендам вместе с вашим попутчиком. Сейчас я закажу ему номер в отеле. Что же касается билета на поезд, то он будет его ждать у проводника четвертого вагона. Запомните: вагон номер четыре. Счастливого пути, мадам, и приятного вам Нового года!
Я отшвырнула проклятые картонные спички, нашарила в сумке зажигалку и наконец прикурила сигарету, показавшуюся мне такой же противной, как полтора последних месяца моей жизни.
«Все как в хорошем театре, уважаемая В.В., — думала я, пуская клубы дыма навстречу сталактитам люстры „мобиле“. — Билеты у знакомого администратора в кассе, программка у билетерши, бинокль в обмен на номерок, место в четвертом вагоне, прекрасный обзор, пьеса в двух действиях и шести картинах, в финале кого-то убьют, но кого именно, авторы программки предусмотрительно не пишут. Для поддержания зрительского интереса. Я бы с удовольствием досмотрела спектакль до конца, не точи меня червь сомнения относительно моей роли в нем. Я ведь не была ни актрисой, ни режиссером, ни даже рабочим сцены, но вполне могу быть принесена в жертву именно как зритель…»
Я уже докуривала фильтр, как вдруг сообразила, что пора поворачиваться и отрабатывать командировочные из желтого дома рядом с «Детским миром». Набрав телефон портье, я услышала ставшие уже родными оральные интонации телефонной маньячки:
— Хэлло?..
— Я бы хотела сделать заказ, мадемуазель.
— О, конечно, мадам! — голос был такой, словно она забрала телефонную трубку в рот, отчего в моей мембране все чмокало, шепелявило и шелестело. — Все что угодно!
«О Боже, только не это!», — подумала я с содроганием и сухо велела:
— Распорядитесь, чтобы мне принесли холодный чай с лимоном и сэндвич с лососиной.
— У мадам прекрасный аппетит… — замечание этой стервы попадало в самую точку, если учесть плотность обеда, который недавно принес мне Юджин. — Будет исполнено, мадам…
Ровно через две минуты в мой номер уже стучали.
На сей раз потомок Батыя был облачен в стильную замшевую куртку песочного цвета, из-под которой выглядывал высокий ворот бежевой водолазки, в синие джинсы и замшевые туфли на высокой каучуковой подошве. На плече у него болтался дорогой фотоаппарат, и вообще он был похож на праздношатающегося туриста из нежданно-негаданно разбогатевшей Монголии.
Даже не поздоровавшись, убийца-гастролер уверенно проследовал в холл, плюхнулся без приглашения на диван и вопросительно сощурил свои и без того узкие глаза.
Я молча села напротив в кресло и тоже уставилась на гостя.
— Ну? — спросил потомок Батыя.
— Баранки гну! — ответила я дружелюбно. — Тебя что, полена кусок, так и не научили здороваться при встрече? Как выясняется, дружок, ты еще более дремуч, чем те лошади, которых твои предки трахали с утра пораньше для сохранения вашего узкопленочного генофонда! Лошади хоть хвостом махали в знак приветствия…
Потомок Батыя открыл рот, потом закрыл, через секунду снова открыл, после чего опустил пухлые веки, переваривая услышанное, внутренне подобрался и тихо сказал:
— Здрасьте.
— Привет.
— Пароль говорила?
— Это насчет лососины?
— Ну.
— Говорила.
— Что передать?
— А ты запомнишь?
— Не боись.
— Как тебя зовут, мутант?
— Говори, что передать.
Я вздохнула и пересказала ему свой разговор с бабами Витяни. Пока я рассказывала, потомок Батыя смотрел на меня широко раскрытыми, насколько это возможно при столь скупом разрезе век, глазами и ритмично кивал, словно я исполняла в его честь модный шлягер. Когда до него дошло, что я уже все сказала, мутант встал и, не прощаясь, направился к выходу.
— Эй! Ты куда?
— Передать.
— А мне что делать?
— Ждать.
— У меня же времени в обрез! Мне в двенадцать на вокзале быть надо…
— Надо ждать, — тоном окончательного диагноза отрезал потомок Батыя и закрыл за собой дверь.
Опять ждать! Впрочем, этот лопух из пустыни Гоби, как ни странно, оказался честным скотоводом: не успела я выкурить сигарету и помянуть парочкой теплых слов отцов-основателей Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с бандитизмом и саботажем, включая ее козлобородого шефа, как призывно зазвонил телефон. Я и думать не могла, что это кто-то из моих несгибаемых кураторов и потому рявкнула в трубку по-французски:
— Сколько можно ждать вашу лососину, мадам?
— Развлекаетесь, Мальцева? — услышала я наканифоленный голос Матвея.
— Без вас? Это было бы грубейшим нарушением субординации.
— Если уж вы заговорили о субординации, то будьте любезны не паясничать, а слушать меня внимательно.
— Есть! — гаркнула я что есть силы.
На секунду в трубке наступило молчание. Тополев, видимо, размышлял, стоит ли заводить скандал по телефону или лучше дождаться более подходящего момента. Очевидно, подполковник остановился на втором варианте, потому что сказал более спокойно:
— У вас мало времени.
— Вы меня уже цитируете?
— Почему?
— Потому что это я сказала вашему мутанту с гульфиками вместо глаз, что у меня мало времени.
— Валентина Васильевна, — Тополев шумно вздохнул. — Вы можете разговаривать, как нормальный человек?
