— Дети подземелья, — пробормотала я.
— Ага, — серьезно кивнул Пржесмицкий. — Что-то в этом роде.
— Ну конечно, — я не удержалась от очередной хамской реплики. — О лучшей компании в братской могиле я и не мечтала.
— Ну как, готовы?
— А у меня есть выбор, панове?
— Вы можете сдаться, пани, — тихо сказал Вшола. — В конце концов, это ваше право.
— Лучше в могилу, — я вяло отмахнулась и побрела к краю ямы.
— Погодите, я помогу вам! — опершись рукой о груду свежевыкопанной глины, Пржесмицкий тяжело спрыгнул на дно ямы и протянул мне оттуда обе руки. — Держитесь крепко!
— Надо же, такая галантность в таком неподходящем месте, — проворчала я.
Через мгновение к нам свалился водитель, и Вшола сказал сверху:
— Прикройте головы. Я начинаю…
— Что мне делать? — тихо спросила я. — Стоять? Лежать?
— Вам лучше лечь на живот, как можно выше поднять воротник дубленки, образовать вокруг себя небольшое жизненное пространство и закрыть глаза.
— Я могу вас о чем-то попросить?
— Да, пани.
— Вы можете взять меня за руку? Хоть ненадолго…
— Зачем, пани?
— Мне страшно.
— Конечно, Вэл…
В ту же секунду мои пальцы — холодные, как яма, в которую мы добровольно улеглись — очутились в широкой шершавой ладони Пржесмицкого.
— Ну, как себя чувствуете? — поинтересовался он.
— Как в могиле…
Тем временем Вшола, включив, видимо, все обороты, засыпал нас землей со скоростью крупноковшового экскаватора.
— Вы меня слышите, пан Пржесмицкий? — спросила я, выплевывая жесткий и безвкусный ком глины.
— Что?
— А Вшола?
— Что Вшола?
— Кто его закопает?
— Никто.
— То есть?
— Кто-то же должен сделать наше захоронение незаметным для посторонних глаз.
— Он что, клумбу разобьет на нашей могиле?
— Вряд ли ему хватит на это времени. Но что он полностью сровняет ее с землей и присыплет снегом — это точно.
— А потом?
— Потом он займется выполнением другой задачи.
— Какой?
— Любопытство не оставляет вас даже под землей.
— Его убьют?
— С чего вы взяли?
— Но ведь ему не уйти. Вы же сами сказали, что мы в капкане.
— Ну, кто-то же должен в него попасть…
— Зачем?
— У вас дома водятся мыши?
— При чем здесь мыши?
— Водятся или нет?
— Водились.
— Что вы с ними делали?
— Приглашала к обеду, — пробормотала я.
— Я серьезно.
— Как что? — я хотела пожать плечами и с ужасом убедилась, что не могу. — Ставила мышеловку.
— А когда в нее попадала мышь?
— Звала соседа, чтобы он ее вытащил.
— А потом?
— Потом ложилась спать.
— Так вот, ваши друзья поймают Вшолу и лягут спать.
— Вы идиот, Пржесмицкий?
— Что?
— Мои друзья, как вы их называете, не ложатся спать при исполнении. И они его убьют, — тихо закончила я свою загробную речь.
— Не обязательно.
— «И живые позавидуют мертвым…» Откуда это, пан Пржесмицкий?
— Из Торы. Из Библии, чтобы вам легче понять.
— Это про него.
— Про кого?
— Про Вшолу…
27
ПНР. Лодзь. Воеводское управление контрразведки
«…Какие густые волосы, — думал Щерба, резко отбрасывая окровавленную голову Вшолы назад, на спинку жесткого стула. — И ведь, наверно, не пользуется, зараза, ничем. Просто от природы густые и красивые волосы. Такие бабам нравятся. А я вот, не успело тридцати стукнуть, уже лысею…»
Он вернулся за стол, вытянул из пачки «Явы» очередную сигарету, чиркнул спичкой и, щурясь от едкого дыма, взглянул на арестованного. В течение получаса его обрабатывали два дюжих поляка из местного управления контрразведки, пытаясь выбить хоть сколько-нибудь внятные показания, но тот орал благим матом, что не имеет никакого отношения к убийствам, хотя и признал, что был все это время с той самой группой, которую разыскивали в лесу.
— На что ты надеешься, парень? — тихо спросил Щерба, не выпуская сигареты изо рта. — Тебя взяли в ходе поисковой операции, в которой участвуют как минимум две дивизии. Тебя опознало сразу несколько человек. Твои документы — липа. На тебе и твоих подельниках — десять трупов. Десять! Вы убили кадрового советского офицера. А теперь ты отказываешься отвечать. Я не спрашиваю, кто ты, на какую разведку работаешь, мне на хрен не нужны секретные сведения, государственные тайны и прочая дребедень. Один вопрос: где они?
Вшола молчал, изредка слизывая языком кровь с разбитой губы.
— Может быть, ты сумасшедший? Фанатик какой-нибудь? Псих?.. Отвечай, твою мать! — Щерба сорвался на крик.
— Если вы не понимаете по-русски, — тихо произнес Вшола, — назовите другой язык, возможно, так до вас отчетливее дойдет, что я НЕ ЗНАЮ, где они. Понимаете, пан майор, не знаю!
