— Давайте ваши руки, Вэл, — прошептал Пржесмицкий. — И потерпите: мне придется протащить вас.
— В каком смысле?
— В прямом…
Скоро я поняла, что он имел в виду. Лаз находился в той части могилы, где лежал водитель. Видимо, чтобы не поднимать лишнего шума или по каким-то иным соображениям, мои провожатые решили выбираться наружу именно оттуда. Пржесмицкий прорыл что-то вроде кротовьего коридора — очень узкого, который в любую секунду мог рухнуть под тяжестью пластов грунта, — и, схватив меня за обе руки, потащил сквозь него с такой силой, что пуговицы моей дубленки, а затем и кофты моментально оторвались. Хватка у Пржесмицкого была, что называется, стальная. К счастью, мои руки онемели настолько, что боли я не чувствовала, только легкое покалывание…
В лесу уже сгустилась тьма, так что после длительного пребывания под землей я могла не бояться слепоты. Пржесмицкий довольно нелюбезно подсадил меня снизу, две здоровенные ручищи водителя, ухватив меня за ворот и рукав дубленки, выволокли наверх, а еще через секунду я услышала тихий голос:
— С прибытием на этот свет, пани!
29
ПНР. Лес
Я было открыла рот, но Пржесмицкий сделал предостерегающий жест, и я тут же его захлопнула. Меня настолько поглотил мучительный процесс восстановления нарушенного кровообращения в конечностях, что я даже не заметила, как осталась в гордом одиночестве у оскверненной могилы. Оба израильтянина куда-то бесшумно исчезли. Вид у меня был еще тот, даже в темноте: слипшиеся влажные патлы, растерзанная дубленка без пуговиц, разорванная кофта и полный песка и сухой глины лифчик. Вначале я попыталась как-то привести себя в порядок, потом, поняв, что это дело безнадежное, начала растирать руки и ноги и просто не успела испугаться — через несколько минут Пржесмицкий и водитель вернулись. Водитель сразу устремился к могиле и стал придавать ей девственный вид — утрамбовывать землю, присыпать ее снегом и сосновыми ветками, а Пржесмицкий присел возле меня на корточки и неожиданно широко улыбнулся:
— Порядок, пани?
— Кажется, да.
— Теперь начинается самое интересное.
— Я уже чувствую.
— У меня к вам мужской разговор, Вэл.
— Я отморозила ногу и ее нужно ампутировать?
— Такой вы нравитесь мне куда больше.
— В могиле мне не хватало юмора?
— В могиле вам не хватало воздуха.
— Что за разговор?
— Инструкция. Первое: что бы ни случилось, вы держитесь строго за моей спиной. Второе: пока не закончится наша вылазка, вы не произносите ни слова и стараетесь передвигаться с минимальным шумом. Желательно вообще беззвучно. Третье… — Пржесмицкий сделал паузу и вытащил из-за пазухи пистолет. — Вы знаете про эту штуку что-нибудь, кроме ее названия?
— Я умею стрелять из автомата Калашникова.
— Уже хорошо. Принцип тот же. Вот смотрите, я передергиваю затвор и ставлю пистолет на предохранитель… — Пржесмицкий щелкнул маленькой кнопкой. — Для стрельбы нужно отжать кнопку и нажать на курок. Естественно, предварительно прицелившись. Пистолет автоматический. Сделав выстрел, отпустите спусковой крючок, иначе израсходуете в две секунды всю обойму. В обойме — девять патронов. Вы все поняли, Вэл?
— В кого надо стрелять?
— В того, кто попытается схватить вас. Или выстрелить в вашу сторону. Короче, в любого, кто станет на вашей дороге.
— А где будете вы?
— Рядом. Все время рядом.
— Тогда зачем мне этот пистолет?
— Вы взрослая женщина, Вэл. Вам лучше знать, что будет, если вы попадете в руки своих соотечественников. Если у вас есть иллюзии на сей счет, если вы надеетесь, что с вами не случится ничего страшного, что вы вернетесь домой и вас не расстреляют, не сгноят, не посадят в тюрьму как изменницу Родины, то отдайте мне пистолет и идите вон туда… — Пржесмицкий кивнул в сторону. — Всего километров пять-шесть по этой дороге, и, можете не сомневаться, друзья из КГБ вас встретят. Правда, в таком варианте я не совсем понимаю, зачем вам понадобилось забираться вместе с нами под землю… Если же нет, то все мои инструкции остаются в силе. Итак?
— Знаете, я лучше оставлю пистолет у себя.
— Хорошо, — улыбнулся Пржесмицкий. — Только запомните еще одно: пока я жив — стрелять только по моему приказу. Какой бы критической вам ни показалась ситуация. Договорились?
Я молча кивнула.
В этот момент к нам подошел водитель, хмуро отряхнул руки и колени от налипшей глины, обвел лес оценивающим взглядом и вопросительно посмотрел на Пржесмицкого. Тот молча кивнул. Тогда водитель по-ковбойски выхватил из-за пояса очень странный автомат — маленький, черный и осторожно примкнул к нему несоразмерно длинный магазин.
— Кадима! — негромко сказал Пржесмицкий.
И мы окунулись в темноту леса…
Небо было темно-свинцовым. Казалось, что верхушки сосен подпирают тяжелые, грязные облака, такие плотные, что сквозь них не пробивался даже отблеск бледной луны. Падал мелкий-мелкий снег — точно крупа из прохудившегося мешка. Согласно инструкции я держала курс на спину Пржесмицкого. За мной двигался водитель, но его шагов я не слышала. Этот грузный человек вообще не издавал никаких звуков.
Мы шли в таком порядке минут сорок. Вдруг Пржесмицкий замер, вслушиваясь в тишину, а потом, не оборачиваясь, сделал рукой резкий жест, словно отгоняя меня в сторону. Я тут же нырнула в колючую тьму густого ельника и затаилась. А через минуту услышала чьи-то голоса — негромкие, приглушенные, но довольно явственные. Я вытащила из кармана дубленки тяжелый пистолет и, стараясь не шуметь, отжала кнопку предохранителя. Она отошла на удивление легко. Несмотря на мороз, гладкая, с вдавлинками для пальцев, рукоятка пистолета была мокрой, словно его только что вынули из стакана с водой. Я не сразу поняла, что причиной тому — мои мгновенно вспотевшие руки. Помню, больше всего в тот момент поразил меня запах собственного пота, совершенно незнакомый, чужой и резкий, как запах животного. С тех пор я перестала верить в хладнокровных ироничных баб, работающих на всевозможные спецслужбы и выполняющих сверхсекретные миссии в самых экзотических уголках земного шара. Женщина — существо биологическое, и никакая тренировка не способна выбить из нее первородный страх перед оружием. Я и сейчас убеждена, что стрелять, спокойно выбирая живую мишень и тщательно прицеливаясь, — удел мужчин.
…А потом я увидела два силуэта. Разглядеть их в темноте было непросто. Просто две тени, черные на черном, прокладывающие себе дорогу в зловещей тьме. Одна из них курила, и когда неяркая вспышка сигаретного огонька осветила совсем еще юное, безусое лицо с морозным румянцем на прыщавых щеках, я успела заметить так хорошо знакомый мне по занятиям на военной кафедре автомат Калашникова. Солдаты меня не видели, однако стволы автоматов смотрели так, словно жили отдельной от их владельцев жизнью и
