навсегда. Настоящим сюрпризом для нее оказалось то, что она сразу почувствовала, что оказалась лицом к лицу с настоящей Анастасией. Вскоре она лишилась малейших сомнений, и с этого момента стала самой преданной подругой претендентки. Это было самым важным событием в жизни больной женщины с тех пор, как она появилась в Берлине, но нападки на нее не прекращались.
Датский министр Цале, который все еще собирал досье по этому, запутанному делу для датского королевского двора, сам начинал верить, что претендентка была настоящей Великой княжной. Но он понял, что даже с его авторитетом президента Лиги Наций, трудно бороться с оппозицией, организованной наиболее сильными членами семейства, которых она считала своими родственниками.
В этот момент руководитель объединения белоэмигрантов в Берлине обратился к одному из Романовых, Великому князю Андрею с просьбой провести тщательное расследование. Как кузен царя и как юрист, получивший образование в Военной Юридической академии, он являлся идеальным выбором для этого; он согласился и приступил к работе с согласия матери царя. Но, как только он попытался собрать надежные факты, он обнаружил, что растревожил осиное гнездо оппонентов претендентки.
И главным среди них был родной немецкий брат царицы, Великий князь Эрнст Людвиг Гессенский; он дал понять Великому князю Андрею, что поддержка претендентки, по его словам, была бы «рискованной». В одном из своих писем Андрей так оценил возникшую ситуацию: «…совершенно ясно видно, что они боятся чего-то, что может быть нарушено, как будто расследование может открыть что-то неудобное, или даже опасное для них…»
Фанатизм врагов «Анастасии» заставлял бояться за ее жизнь, и для ее сторонников было большим облегчением, когда в 1927 году герцог Георг Лейхтенбергский пригласил ее в свой замок в Верхней Баварии. Там здоровье претендентки улучшилось, но за пределами замка свирепые нападки на нее продолжались.
Великий князь Гессенский обратился к частному детективу Мартину Кнопфу, чтобы за несколько дней разобраться в деле, с которым берлинская полиция не справилась за семь лет. Кнопф сказал, что претендентка — Франциска Шанцковская, польская фабричная работница, которая пропала в Берлине в марте 1920 года. Первой его свидетельницей была дочь прежней хозяйки Франциски, которая заявила, что она признала претендентку как пропавшую девушку.
Наилучшим способом показать, что больная не была Анастасией — это было показать, что она была кем-то другим, кто пытался выдать себя за Анастасию. В замке претендентку посетил брат Франциски. Сначала он создал впечатление, что признал претендентку как свою сестру, но отказался подписывать письменные показания. Потом он вдруг заявил, что сходство было только поверхностным. Ее зубы были другими, ее ноги были больше и совсем не были похожи на ноги больной, у которой они имели специфичную форму. И говорила она не так, как говорили в его семействе. Усилия, потраченные на то, чтобы создать сходство с претенденткой, были потрачены напрасно, но жизнь в замке превратилась в цирковое представление — любопытствующие все шли и шли. Это оказывало плохое действие на «Анастасию», она становилась все более раздражительной, и с ней трудно было уживаться.
Ее хозяин не был огорчен, когда в 1928 году ее пригласила посетить Соединенные Штаты в качестве гостя русская княгиня Ксения Георгиевна, троюродная сестра реальной Анастасии. Когда она приехала в Америку, княгини там не было, и ее встретила подруга княгини — Энни Б. Дженнингс. «Анастасии» предположительно теперь было 27 лет и, возможно, эта загадочная, измотанная жизнью беженка стала каким-то разнообразием для Лонг-Айленда. Она с радостью была встречена высшим обществом, но были также и те, кто смотрел на нее как на представления цирка Барнума, или как на товар, который способен принести прибыль в соответствии с традициями этой страны. О ней говорили везде, легенды в голливудском стиле возникали одна за другой.
Все это вторглось в жизнь женщины, которая не была заинтересована в гласности и не была способна к какому-либо общению. Между тем шумиха вокруг ее пребывания продолжалась. Появились разговоры о появлении загадочных убийц, и, поскольку это была Америка, была нанята частная охрана с пистолетами под мышками, чтобы защищать ее. Шесть месяцев в обществе княгини Ксении и ее мужа закончились ссорой. Княгиня неосторожно пообещала организовать встречу с императрицей Марией, матерью царя, живущей в Копенгагене; когда разговоры об этом потерпели неудачу, «Анастасия» обвинила Ксению в том, что та обманула ее.
Их дружба рухнула, и она попала в безответственные руки Глеба Боткина, сына личного врача царя. Он верил, что она действительно была младшей дочерью царя, но своей непродуманной помощью он только все более и более компрометировал ее. Она лишилась финансовой поддержки княгини Ксении, но благодаря русскому пианисту Рахманинову она могла оставаться в течение четырех месяцев в Гарден-Сити, Лонг- Айленд.
10 августа 1928 года для того, чтобы спрятаться от журналистов, она зарегистрировалась под именем «Анны Андерсон» — именем, которое она будет носить в течение последующих 40 лет. Глеб нашел юриста, Эдварда Фэллоуза, и с его появлением сага Анастасии стала страшно запутанной, обросла сложными маневрами, целью которых было получение легендарного состояния, которое царь, предположительно, хранил в британских и немецких банках.
Хотя Анна Андерсон и не имела никакого понятия о юридических процедурах или международной финансовой политике, ее имя теперь было прочно связано с корпорацией «Гранданар» — акроним Grand Duchess Anastasia Nikolayevna of Russia. Целью этого сомнительного предприятия являлось возбуждение судебного дела для получения предполагаемого состояния Николая И, наследницей которого являлась Анастасия Николаевна, и оплата купленных акций людям, вложившим свои деньги в это предприятие.
Организатор этого предприятия, сам Фэллоуз, должен был бы получить, в случае выигранного дела, одну четверть от всех полученных средств из суммы до $400.000, которые могли быть получены из банков, плюс 10 процентов всех денег, получаемых в дальнейшем. Главой корпорации был Глеб Боткин. Существовало ли состояние Романовых или было выдуманным, «Гранданар» явился пропагандистским подарком для врагов Анны Андерсон и оказал ей помощь в ее деле.
Пока ее делами занимались другие, сама Анна Андерсон жила своей жизнью. У нее была неприятная манера относиться ко всем, кто не имел отношения к Романовым, как к своим слугам. Но теперь, после того, как она пожила с богатой Энни Дженнингс, она стала просто деспотичной. Сначала никто не понимал, что она становится психически неуравновешенной.
Весной 1930 года ее часто посещала молодая англичанка, назвавшаяся Лилли Коссли-Бэтт, которая утверждала, что она в действительности вдовствующая графиня Хантингтон, в настоящее время являющаяся специальным корреспондентом газеты «The Times». Семейство Дженнингс принимало ее, не подозревая, что она, делая вид, что помогает их гостье, на самом деле действовала против нее. Они почти полностью доверились этой женщине, но в июле «графиня» была разоблачена как мошенница, это потрясло Анну Андерсон и привело ее в исступление.
Незадолго до этого ей подарили двух маленьких попугаев, которые значили для нее больше, чем любая человеческая компания, хотя она всю жизнь любила животных. Теперь в приступе гнева она нечаянно наступила на одного из них и раздавила его. В результате — истерика, которая продолжалась всю ночь. Ее хозяева, в конце концов, потеряли терпение и решили отправить «Анастасию» в больницу. Были приглашены три доктора, чтобы подписать документ, который давал возможность, отправить ее в психбольницу, пребывание в которой стоило достаточно дорого. После того, как ей привиделась толпа мужчин, врывающихся в ее комнату, Анну Андерсон связали, посадили в автомобиль и отправили в санаторий «Четыре ветра».
Пребывание в «Четырех ветрах» положило конец романтическому образу «Анастасии», как сказочной принцессы. В августе 1931 года Анна Андерсон отправилась в другое тайное путешествие — на этот раз из Нью-Йорка, на борту германского лайнера в каюте № 90. Благодаря своим американским друзьям в Германии, она была помещена в психиатрическую больницу Илтен, около Ганновера.
Можно было бы ожидать, что возвращение в Европу положит конец насилию над ее характером, положит конец ее заблуждениям, хотя Анна Андерсон и сказала своим новым немецким докторам, что она была Анастасией, они не считали ее сумасшедшей.
Наоборот, директор санатория так писал датскому министру Цале: «По нашим наблюдениям, о сумасшествии не может быть речи…» Она свободно могла бы оставить Илтен, если бы захотела, но, поскольку оплата ее пребывания в санатории присылалась из Америки, она продолжала оставаться там еще
