Две маски

Дв? маски Святочный разсказъ [1] (Памяти Дм. Ив. Нарышкина)

Le vrai peut quelquefois n'etre pas vraisemblable.

Boileau.

Я плылъ по Волг? вверхъ на Самолетскомъ пароход?. Погода стояла великол?пная; пассажировъ было мало; поваръ — какой-то доморощенный Каремъ, какихъ создавали Гоголевскіе П?тухи кр?постныхъ временъ, — кормилъ отлично… Препріятное было путешествіе.

Остановились мы однажды у одной изъ пристаней, на которыхъ пароходы Самолета запасаются дровами. Пока ихъ носили, я, во спасеніе отъ неизб?жныхъ при этомъ грохота и толкотни, ушелъ наверхъ къ капитану, на рубку (точно-ли это впрочемъ называется рубкою, я, право, не знаю, извините, читатель).

Тамъ уже сид?лъ на скамейк? единственный товарищъ мой по первому классу, съ которымъ мы второй день по?дали камскія стерляди и за?дали ихъ астраханскими арбузами, съ самымъ трогательнымъ единомысліемъ. Между имъ и мною, — удивительно, какъ эти путешествія на р?чныхъ пароходахъ, да еще когда поваръ хорошъ и провизія св?жа, располагаютъ къ благодушію! — усп?ли уже установиться самыя дружескія, чуть не н?жныя отношенія.

Онъ служилъ членомъ суда въ одной изъ низовыхъ губерній, былъ н?сколько пл?шивъ и тученъ, улыбался очень пріятною, мягкою улыбкой и ?халъ за женой въ Москву, куда она отправилась на консультацію въ доктору Захарьину. Жену эту онъ увезъ три года тому назадъ, хотя ему въ то время было уже за сорокъ л?тъ, а ей двадцать. Любили они другъ друга страстно. Д?тей у нихъ не было, и всл?дствіе этого-то обстоятельства онъ и отправилъ ее въ Москву на консультацію… Фамиліи его я и понын? не знаю, а звали его Флегонтомъ Ивановичемъ.

Сид?лъ онъ тамъ, наверху, на рубк?, и, прищурившись, гляд?лъ на противоположный берегъ Волги, надъ самымъ обрывомъ котораго инд? зелен?ли уже р?дкія кущи стараго, запущеннаго сада, и уныло выглядывали изъ-за нихъ заволоченныя досками окна еще очень красивой въ своемъ запуст?ніи пом?щичьей усадьбы.

Много, очень много въ эти два дня проб?жало мимо насъ по обоимъ берегамъ Волги-матушки такихъ опуст?лыхъ покинутыхъ усадьбъ съ ихъ забитыми и покинутыми окнами, растасканными крышами и уже усп?вшими почерн?ть пеньками фруктовыхъ садовъ, вырубленныхъ варварскими руками…

— Еще одна! кивнулъ я, подходя, моему спутнику.

— Да-съ, проговорилъ онъ сквозь зубы, не перем?няя положенія;- и кому отъ этого лучше стало?.. И, какъ бы испугавшись такого вырвавшагося у него нелиберальнаго восклицанія:- Дрова рубишь, щепки летятъ — понятно! промолвилъ онъ, словно извиняясь за что-то,

Я, въ свою очередь, посп?шилъ либерально улыбнуться.

— А этой мн? въ особенности жаль! сказалъ Флегонтъ Иванычъ съ какимъ-то особеннымъ удареніемъ.

— Знакомая вамъ?

Онъ ерзнулъ вс?мъ т?ломъ, оборачиваясь отъ усадьбы во мн? лицомъ, вытащилъ изъ пальто платокъ, которымъ принялся протирать стекла своего pincenez, и глядя на меня т?мъ многозначительнымъ и мрачнымъ взглядомъ, какимъ — зам?тили вы, читатель? — глядятъ вс? близорукіе люди при этомъ занятіи:

— Близко-съ! отв?чалъ онъ и даже вздохнулъ.

Я такъ и почуялъ впереди исторійку…

— Я-съ тутъ пять л?тъ судебнымъ сл?дователемъ прослужилъ, заговорилъ Флегонтъ Иванычъ, кивая на у?здный городъ, предъ которымъ мы стояли, а тамъ, ткнулъ онъ большимъ пальцемъ себ? за спину, — тамъ, почитай, все свободное отъ службы время проводилъ за эти пять л?тъ… И пріятно проводилъ-съ! вздохнулъ онъ опять.

— Чья она? спросилъ я.

— А теперича она, отв?чалъ онъ, теперича принадлежитъ она графу Бобрищеву-Пущину, если не продалъ… Только я про то время говорю, когда влад?лъ ею дядя этого самаго графа, Дмитрій Иванычъ Горбатовъ-Зас?кинъ.

— Старое имя!

— Съ нимъ и кончилось! въ третій разъ вздохнулъ Флегонтъ Иванычъ:- ну, и, — не совс?мъ см?ло добавилъ онъ, — ну, и баринъ былъ!.. Да главное, челов?къ-то хорошій!.. Образованный, артистъ… Ходитъ себ?, бывало, по кабинету, руки за спину закинетъ, и стихи себ? подъ носъ бормочетъ. Страсть къ нимъ им?лъ, что наизусть зналъ!.. Время его воспитанія такое ужь было; нынче, конечно, в?къ серіозный, это можетъ-быть н?сколько и…

Онъ не договорилъ и глянулъ мн? въ лицо:

— А не дурное, по правд? сказать, было это времячко, ей-Богу недурное-съ! вдругъ воскликнулъ онъ, и тутъ же подозрительно оглянулся…

Я не отв?тилъ. Онъ продолжалъ:

— Музыку любилъ… Органъ у него превосходн?йшій былъ, и гд?-то онъ теперь, этотъ органъ? Баха все исполнялъ на немъ… Вы музыкантъ?

— Не совс?мъ, а про Баха слыхалъ…

— Ну, такъ онъ это все исполнялъ Баха. Единственно духовною музыкой занимался…

Флегонтъ Иванычъ робко улыбнулся, какъ бы опять за что-то извинялся.

— Слабость им?лъ онъ одну…

— Пилъ? сказалъ я, разум?я слабость, какъ разум?етъ ее всякій на родныхъ пажитяхъ вскормленный Россіянинъ…

— Что вы, помилуйте! громко уже засм?ялся мой спутникъ, — челов?къ такого воспитанія!.. Н?тъ-съ, я говорю слабость, потому что все-таки… Онъ-съ спиритъ былъ!..

— А! протянулъ я.

— Такъ точно! И даже больше-съ, суев?ренъ былъ и…

Флегонтъ Иванычъ заерзалъ на своей скамейк?, взд?лъ pincenez на носъ, и съ какимъ-то вдругъ р?шительнымъ выраженіемъ, — словно сказалъ себ?: а была не была!

— Конечно, посл? того, что съ нимъ было… качнулъ онъ головою снизу вверхъ.

— А что съ нимъ было? тотчасъ же полюбопытствовалъ я, присос?живаясь въ нему на скамейку.

Флегонтъ Ивановичъ откашлянулся.

— Можетъ, изволите помнить-съ, сказалъ онъ, — у Пушкина есть одна вещь:

   Онъ им?лъ одно вид?нье
   Непостижное уму,
   И глубоко впечал?нье
   Въ сердце вр?залось ему,