Две маски

Онъ примолкъ опять, какъ бы собираясь съ мыслями…

— Она, словно самому себ? проговорилъ онъ зат?мъ, — она какая-то неуловимая и неосязаемая… какъ сонъ… А кого увлечетъ она, увлечетъ до смерти!…

Я именно то же самое думалъ въ ту минуту. Но мн? стало досадно, что это думаетъ и говоритъ о ней другой.

— Она просто д?вушка съ плохимъ здоровьемъ, сказалъ я громко, — нервна, и притомъ балована съ д?тства…

— Н?тъ, закачалъ головою Гордонъ, — она не отъ міра сего!… Читалъ ты Серафиту Бальзака?

— Н?тъ, не читалъ…

— Ну, вотъ тамъ… Я теб? пришлю книгу, она у меня есть! заключилъ онъ, какъ-то обрывая вдругъ, и мы разошлись по своимъ квартирамъ.

И я тогда, въ ту же минуту, не догадался! Но я былъ такъ ув?ренъ въ любви его къ той… И онъ не догадался, какъ видно: онъ бы такъ прямо не выдалъ себя мн? въ противномъ случа?! говорилъ я себ? съ надрывающею тоской…

Я вспомнилъ еще:

Съ м?сяцъ тому назадъ, Гордонъ просилъ меня вел?ть вставить разбитое имъ какъ-то стекло на миніатюрномъ портрет? Натальи Андреевны, который онъ носилъ съ первыхъ дней ихъ связи на груди, въ золотомъ медальон?, прив?шенномъ къ ц?почк? креста. Надо было поручить это какому-нибудь темному ювелиру, который никакъ не могъ бы знать, кто изображенъ на портрет?. Порученіе это я исполнилъ въ тотъ же день, но Гордона дома не было, когда я привезъ медальонъ обратно; я положилъ его въ себ? въ столъ и забылъ о немъ. И вотъ уже ц?лый м?сяцъ лежитъ онъ у меня въ стол?, а онъ о немъ и не спрашиваетъ…

— Леонидъ, сказалъ я, выдвигая ящикъ, — а стекло давно вставлено.

Онъ остановился посреди комнаты и уставился на меня, какъ бы не понимая, о чемъ я говорю.

— Ахъ, да! воскликнулъ онъ наконецъ и слегка покрасн?лъ, — взялъ медальонъ и, не кинувъ даже взгляда на него, посп?шно сунулъ его въ карманъ рейтузъ.

— Б?дная Наталья Андреевна, сказалъ я нарочно, — а какъ она тебя любитъ!

Онъ — ни слова! Прошелся еще раза два по комнат?, толкнулся въ двери и ушелъ въ себ?.

Сомн?нья для меня не оставалось. Точно ножомъ р?зало меня по сердцу…

А Мирра, — Мирра что же? допрашивалъ я себя.

Тысячи мелочей, пропущенныхъ мною досел? безъ вниманія, воскресали въ моей памяти.

Во-первыхъ, ея туманные глаза, какъ будто потемн?ли за посл?днее время, — да, син?е, глубже стали, — я это зам?тилъ недавно и пораженъ былъ этимъ, помню; въ ихъ зрачкахъ теперь переливались какія-то горячія струйки, что-то разум?ющее и счастливое будто сказывалось въ нихъ иной разъ… И улыбка стала иная, — не та, прежняя ея, словно отр?шенная отъ всякой внутренней радости улыбка, которую тотъ же Гордонъ опред?лилъ ей однажды, шутя, стариннымъ французскимъ выраженіемъ: rien ne m'est plue, plue ne m'est rien! 'He скажу никому, что у меня на душ?', казалось, говорила эта теперь чуть не лукавая улыбка. И съ этимъ словно воскресшимъ въ жизни взглядомъ, съ этими по-нову улыбавшимися устами, она уже гляд?ла на Гордона, не подходила, какъ прежде, слушать его игру, опираясь обоими локтями на доску фортепіано и неотступно воззрясь ему въ лицо, когда онъ садился за инструментъ. Она теперь уходила подальше отъ него, въ темный уголъ залы, и, закрывъ глаза своею бл?дною рукой или уткнувшись въ кипсекъ, слушала его, недвижная какъ мраморъ… И р?же она теперь говорила съ Гордономъ, но, когда это случалось, что-то неуловимое, смятенное и разн?женное звучало въ ея голос?, что-то, что сама она словно старалась — и не могла — побороть…

Н?тъ, и съ этой стороны у меня не могло оставаться сомн?ній!..

II

Они любили другъ друга, и тайна ихъ весьма скоро не для одного меня перестала быть тайной. Сотоварищъ мой по несчастію, Скобельцинъ, все р?же и р?же сталъ появляться на Сергіевской. Roschen, до страсти привязанная въ Мирр?, все чаще и чаще испускала придавленные вздохи, косясь на нее изъ-за самовара своими овечьими глазами. Маргарита Павловна все назойлив?е приставала во мн? съ разспросами о Гордон? и съ какимъ-то полуперепуганнымъ, полуторжествующимъ лицомъ шептала мн? на ухо: 'что-жь, лучшей партіи, пожалуй, и не найти: онъ по всему Мирочк? пара, и я, конечно, если онъ ей нравится… А что, ты не знаешь, скоро онъ думаетъ сд?лать предложеніе?..'

А онъ… Смущался-ли онъ своими отношеніями въ Наталь? Андреевн?, или въ этихъ первыхъ аккордахъ молодой любви, въ этомъ еще не выговоренномъ, но уже неудержимо сказывавшемся чувств? онъ находилъ высшую сладость и боялся отравить ее мал?йшею прим?сью, — но онъ какъ бы все еще не р?шался, медлилъ, видимо откладывая со дня на день минуту р?шительнаго объясненія…

У насъ съ нимъ посл? того разговора о Наталь? Андреевн? какъ-то разомъ порвалось все прежнее. Онъ какъ бы вид?лъ во мн? живой упрекъ тому, что наполняло теперь его душу, и явно изб?галъ меня. Мы уже видались только на служб? и у Оссовицкихъ. Какъ это, увы, нер?дко случается въ жизни, двадцатил?тніе друзья, почти братья, между нами внезапно, безъ словъ, безъ объясненій, легла глубокая и — я это чувствовалъ, — уже непроходимая пропасть.

А время б?жало между т?мъ, перевалило и за Новый 1845 годъ. Р?шительная минута для Сергіевской ожидалась Mapгаритой Павловной съ едва уже скрываемымъ нетерп?ніемъ. Еще томительн?е, можетъ-быть, ждалъ я. 'Когда же, когда будетъ конецъ атому мученію? говорилъ я себ?. — Скор?е бы объявлены были они женихомъ и нев?стой, — и тогда прощай, Мирра, я удалюсь, перейду въ армію, въ глушь, гд? бы и имени твоего никто мн? напомнить не могъ!…'

Былъ ясный и морозный январскій день. Великій князь промучалъ насъ въ манеж? п?шимъ ученіемъ отъ восьми часовъ и до дв?надцати. Я вернулся въ себ? безъ ногъ, повалился на постель и заснулъ какъ убитый. Въ третьемъ часу будитъ меня мой Назарычъ:

— Маргарита Павловна прислала просить васъ, чтобъ сейчасъ пожаловали.

Я вскочилъ.

— Что такое?

— А кто-жь ихъ знаетъ, только просятъ, чтобъ скор?е какъ можно.

Въ с?няхъ у нихъ встр?чаетъ меня она сама.

— Гд? Леонидъ Серг?евнчъ?

— Леонидъ… Не знаю!

— Ты его вид?лъ сегодня?

— Вид?лъ. Четыре часа вм?ст? въ манеж? скорый шагъ прод?лывали.

— Онъ здоровъ?

— Здоровехонекъ!

— Ты слышишь, Миррочка? крикнула ей мать, увлекая меня въ гостиную, гд? сид?ла въ углу дивана Мирра съ поб?л?вшими губами и своимъ прежнимъ, туманнымъ и упорнымъ, взглядомъ, — ты слышишь: Митя съ нимъ все утро скорымъ шагомъ ходилъ и говорилъ — здоровехонекъ!…

— Можетъ-быть, проговорила отчетливо Мирра, — только съ нимъ несчастье!

— Какое несчастье, Богъ съ тобою! начала было Маргарита Павловна, но, увидавъ входившаго въ эту минуту слугу, которому, какъ оказадось, приказано было отъ меня зайти на квартиру въ Гордону:

— Ну что? кинулась она въ нему.

— Ихній челов?къ, отв?чалъ тотъ, — говоритъ, что Леонидъ Серг?ичъ, вернувшись изъ манежа, письмо получили и сейчасъ, какъ были въ мундир?, выб?жали — на извощика и у?хали.

— Куда — онъ не знаетъ?

— Говоритъ: въ Михайловскій дворецъ.

— А письмо откуда? посп?шно встала съ дивана Мирра.

— А онъ говоритъ — изъ ихъ усадьбы, и что такъ надо полагать, ихъ тятенька оченно больны