или н?тъ въ этомъ своемъ безчувствіи?… и какъ разр?шила она вопросъ т?мъ, что развитое существо свободно отъ всякихъ условныхъ понятій, что смерть матери есть такое же обыкновенное явленіе, какъ всякое другое, и что н?тъ причины не относиться къ нему трезво. Стоитъ только обратить вниманіе на прочіе организмы, разсуждала Марина подъ св?жимъ впечатл?ніемъ поученій своихъ пансіонскихъ наставниковъ, — разв? животныя, птицы убиваются и плачутъ, когда при нихъ зар?жутъ или подстр?лятъ ихъ мать, отца, брата? Они и не знаютъ, кто ихъ мать и отецъ!…
Но, странное д?ло, въ то самое время, когда разсуждала она такъ правильно и естественно, она равнодушно вид?ть не могла опечаленныя лица окружавшихъ ее, и уходила изъ дому на ц?лые дни, не зная, какъ совладать съ безтолково томившимъ ее недовольствомъ собою. 'Назадъ надо, въ пансіонъ, что мн? зд?сь д?лать?' говорила она себ? порою, — и тутъ же внутренно сознавалась, что ждетъ ее тамъ та же тоска, что не оставила она тамъ ни одного существа, къ которому бы тянуло ее, съ которымъ сладко было бы свид?ться ей… Пусто и холодно, какъ въ заброшенномъ амбар?, было въ этой молодой душ?!…
Однажды, роясь въ старинномъ рабочемъ столик?, въ числ? другихъ вещей покойницы, переданномъ ей Іосифомъ Козьмичемъ, попался ей клочокъ разорваннаго письма, давнишняго письма, какъ можно было судить по желтизн? бумаги и выцв?тшимъ почти до неразбираемости сл?дамъ чернилъ на ней. Крупный почеркъ Іосифа Козьмича — письмо было писано имъ и очевидно къ Мар?? ?ад?евн?,- помогъ Марин? прочесть его кое-какъ.
Вотъ что содержалось на этомъ оторванномъ клочк?:
'…и сама религія наставляетъ насъ отпущать вины другъ другу. И письмо твое говоритъ о семъ умилительно! Я отъ слезъ едва могъ оное дочитать, и н?м?ю! Великое это слово, что ты р?шилась написать: Марина моя дочь! Предъ благородствомъ души безсильно все! Я конечно съ этой минуты не р?шусь упоминать бол?е даже по имени Двугорскаго (такъ называлось им?ніе Серебряныхъ- Телепневыхъ, въ которомъ взросла Мареа ?ад?евна,), ибо и посейчасъ отъ волненія души руки дрожатъ и слезы въ очахъ. Над?юсь въ скорости покончить со сдачею ратниковъ и вернуться обнять тебя, какъ лучшаго друга. Все прошлое должны мы теперь предать забвенію, и пусть твоя (подчеркнуто было въ подлинник?,) дочь будетъ отнын? нашею дочерью, равно любимою, когда прі?ду обратно, то устрою и съ той стороны, чтобы…'
Марина прочла разъ, и два, и еще разъ, судорожно сжала бумагу въ похолод?вшей рук? — и сп?шно принялась перерывать ящикъ рабочаго стола, над?ясь найти въ немъ остальные клочки письма… Но тамъ, кром? старыхъ счетовъ и аптечныхъ обертокъ отъ пластырей, которыми в?чно обл?плена была покойная г- жа Самойленкова, ничего не отыскалось…
Но, и того, что прочла она, было довольно… Она не была дочерью Іосифа Козьмича, — это явствовало для нея изъ этихъ строкъ, писанныхъ имъ очевидно тотчасъ всл?дъ за полученіемъ письма отъ покойной ея матери, въ которомъ та, какъ видно, изв?щала его о рожденіи этой своей дочери… И онъ простилъ, какъ прощала и она ему всю жизнь всякихъ Анютокъ и Матрешекъ, разсуждала Марина, простилъ за ея 'великое', прямое слово!…
Марину вдругъ прошибло умиленіе. Мать, предъ трупомъ которой безчувственно стояла она недавно, которая вызывала въ ея памяти до сихъ поръ лишь какія-то см?шныя представленія всякихъ сантиментальныхъ чудачествъ, — представилась ей вдругъ въ какомъ-то сіяніи… Эта слабая и больная женщина выростала въ ея воображеніи до величія 'Катерины въ Гроз?', ибо и она не затруднилась сказать мужу: да, я согр?шила предъ писаннымъ закономъ, потому что признаю другой, высшій законъ — естественное влеченіе!… Я любила и отдалась свободно тому, кого любила, и не унизила себя ложью и обманомъ, а стою предъ тобою, гордо поднявъ голову, и объявляю, что дочь моя — не твоя дочь!…
Кто былъ отецъ ея, назвать его себ? было не трудно Марин?. Съ д?тства она одно это имя привыкла слышать въ устахъ Мар?ы ?ад?евны; этотъ обликъ, насм?шливый, дерзкій и красивый, онъ воспроизводился тутъ же предъ ней на ея столахъ и окнахъ, во всевозможныхъ, темныхъ, св?тлыхъ, раскрашенныхъ видахъ, въ рамахъ, рамочкахъ, медальонахъ, браслетахъ, унасл?дованныхъ ею отъ покойной матери. Это былъ все онъ же, безподобный князь Анатоль, 'водившій балы въ Аничковскомъ' и котораго когда-то спасли отъ Сибири пл?ненныя имъ фрейлины… Марина вспоминала, что именно этому времени ея рожденія соотв?тствовало посл?днее, довольно продолжительное пребываніе Анатолія въ Двугорскомъ, о чемъ столько разъ вздыхая разсказывала ей Мар?а ?ад?евна, каждый разъ со слезами добавляя въ этому разсказу, что 'посл? т?хъ посл?днихъ ихъ дней', онъ, вернувшись въ Петербургъ, получилъ полкъ и женился всл?дъ зат?мъ на графин? Осовицкой… Въ т? посл?дніе ихъ дни, объясняла себ? Марина, предъ разлукою, они не въ силахъ были сдержать охватившей ихъ страсти… и…
Б?дная Марина, она не знала — Мар?а ?ад?евна не признавалась ей въ этомъ, — что всуе произносили имя князя Анатоля ревнивыя уста Іосифа Козьмича въ бес?дахъ его съ супругою о ея прошломъ въ Двугорскомъ, что отношенія Анатоля въ пламен?вшей по немъ кузин? выразились разъ навсегда въ сл?дующемъ жестоко откровенномъ признаніи, которымъ онъ однажды, во времена еще первой ихъ молодости, отв?чалъ на одну изъ ея н?жныхъ выходокъ: 'vois-tu, ma chere Martha, je t'aime bien, mais je dois t'a vouer que si nous etions restes toi et moi seuls au monde, le monde ne recommencerait plus!' [17]
Но не знала этого Марина, — и честный подвигъ ея матери, явствовавшій для нея изъ т?хъ строкъ Іосифа Козьмича, исполнялъ ее какою-то внутреннею гордостью и самодовольствомъ; покойница пріобр?тала въ, ея глазахъ то обаяніе, то значеніе, какія никогда не им?ла для нея при жизни… Да, это была высокоуважительная личность! р?шила д?вушка на своемъ современномъ язык?…
Къ господину Самойленк?, посл? сд?ланнаго ею открытія, она испытывала странное см?шеніе чувствъ: если, съ одной стороны, радовала ее мысль, что никакія физическія связи не обязываютъ ее бол?е относительно этого эксъ-отца ея, что она теперь въ прав? выражать свободно свое отвращеніе къ его грубости, несовременности, къ цинизму его нравовъ, то, съ другой, она не могла отказать ему въ изв?стномъ благоволеніи за то, что онъ ум?лъ найти въ себ? достаточно здоровыхъ началъ, чтобъ отр?шиться отъ заскорузлыхъ предразсудковъ своей среды, отнесся вполн? гуманно къ высокой нравственной честности той, съ которою связанъ былъ путами церковнаго брака, и теперь, посл? смерти ея, какъ бы еще съ большею деликатностью исполняетъ данный ей об?тъ: 'пусть твоя дочь будетъ отнын? нашею дочерью'… Это чувство признательности къ гуманности Іосифа Козьмича поднялось у Марины еще на одну степень посл? того, какъ онъ, по первому ея намеку, посп?шилъ отпустить изъ Алаго-Рога бывшую наставницу ея, полногрудую н?мку, хотя, въ понятіяхъ нашей героини, онъ нисколько и не былъ обязанъ къ такой жертв?… Она даже р?шила внутренно, въ благодарность за этотъ его поступокъ, отложить на неопред?ленное время отъ?здъ свой въ Цюрихъ, въ женскій университетъ; нам?реніе это принято было ею тотчасъ всл?дъ за открытіемъ ею тайны своего рожденія, — каковое, по ея разсужденію, прекращало всякія обязательныя отношенія ея къ мужу еяматери…
Такимъ образомъ осталась жить въ Аломъ-Рог? наша героиня, и между ею и ея 'эксъ-отцомъ' установился modus vivendi, который если и не вполн? удовлетворялъ чадолюбію господина Самойленки, какъ могъ зам?тить это читатель изъ разговора его съ графомъ Завалевскимъ, — то, по крайней м?р?, со стороны Марины не возбуждалъ никакихъ с?тованій. Она пользовалась полною свободой, выписывала себ? сколько и какого-бы содержанія ей ни вздумалось книгъ и бродила по л?самъ, верхомъ и п?шкомъ, съ утра и до поздняго вечера.
Это времяпровожденіе предпочитала она вс?мъ другимъ. Попытала было она педагогической д?ятельности, стала ходить въ сельскую школу, робятокъ учить, — да ничего изъ этого не вышло… Не легкимъ оказывалось для нея д?ломъ втолковывать ученикамъ своимъ,
