наприм?ръ, 'о равноденствіи, о зимнемъ и л?тнемъ солнцестояніи, да о двойномъ обращеніи земли вокругъ солнца и вокругъ своей оси', когда сама она объ этихъ премудростяхъ вынесла самыя слабыя понятія изъ лекцій своего пансіонскаго учителя географіи, который вообще больше напиралъ на счетъ 'б?дственнаго положенія пролетаріата въ Англіи…' Побилась-побилась Марина и — кинула.
Л?са, — дубы, сосна, да липа Аларожскихъ л?совъ, — тянули ее къ себ? съ д?тства. Въ нихъ было что-то ей родное, знакомое… знакомое и родное до того, что ей казалось иногда, что въ ней самой живетъ и дышетъ эта могучая, таинственная и равнодушная жизнь л?са, что она безчувственна къ людямъ, потому что никакое людское чувство не могло итти въ сравненіе съ т?мъ, что ощущала она въ безмолвіи и глуши своихъ л?совъ… По ц?лымъ часамъ могла она просиживать одна на старомъ пн? въ какомъ-то полусн?, полубд?ніи, безъ мысли въ голов? и съ безконечною толпой образовъ, въ смутныхъ очертаніяхъ проб?гавшихъ предъ ея внутренними очами, по ц?лымъ часамъ любила прислушиваться въ дальнему стуку топора, да повторять про себя за прохожею п?вуньей ея задушевную и унылую п?сню, — и въ теплыя л?тнія ночи, набредя средь полянки на огонекъ стараго пастуха, слушать, слушать безъ конца его шамкающіе разсказы про гайдамаковъ, да в?дьмъ, да про то время, когда 'еще настоящіе паны жили въ ихъ сторон?'.
— И никого, ничего я до сихъ поръ, кром? васъ, не любила, старые друзья! говорила теперь себ? Марина, сидя у корня старой сосны и тоскливо поводя взоромъ кругомъ по красноватымъ стволамъ великановъ, звен?вшихъ надъ нею своими длинными св?жими иглами…
Любила! да знала-ли она до сихъ поръ, что значитъ любить!… и кого было ей любить… и за что? И тому-ли учили ее до сихъ поръ? Презирать, ненавид?ть, проклинать — въ ожиданіи новаго строя, когда водворится общее для вс?хъ людей счастіе — 'животное счастіе', съ горькою улыбкой вспомнила она слова Пужбольскаго, — вотъ что пропов?дывали ей ея наставники, ея книги… Лишь они одни, старые друзья ея, никого не проклинали и не об?щали ничего, но все, что напускали люди злобы въ ея душу, смолкало подъ родною ихъ с?нью, подъ 'в?чный гулъ и сладкій шопотъ ихъ…'
И вотъ она узнала… она встр?тилась съ нимъ… это было воскресенье! Съ перваго дня, съ перваго слова — она пов?рила!.. Пов?рить — какимъ блаженнымъ ощущеніемъ исполнило ее всю тогда это чувство! Страстно, всею душой, вс?мъ существомъ своимъ пов?рить — вотъ оно, то негаданное счастіе, о которомъ съ д?тства не слыхала она ни отъ кого, никогда, и къ которому безсознательно, какъ былинка къ св?ту, тянулась она въ истом? душевной пустоты… Знать лишь одно, знать, что онъ — правда и добро, — и радостно… какъ та, какъ Марія Египетская… попрать ногами весь прежній, безсмысленный хламъ, и итти за нимъ, за его словомъ, 'въ пустыню, въ Ливійскую степь!…' И ничего бол?е не нужно, ничего иного не требовала она отъ судьбы какъ в?рить, ему в?рить, какъ внимать его его тихому слову, какъ угадывать его по его глубокимъ и печальнымъ глазамъ!…
Но кто она, что она для него? — Леденящимъ, могильнымъ холодомъ обдавало Марину при этомъ помысл?…- Случайная встр?ча, дикая д?вочка, возбуждающая въ немъ любопытство и жалость, и которую онъ завтра — у?детъ и забудетъ… А онъ не знаетъ, не догадывается, что пробудилъ онъ въ ней челов?ческую душу, и что не вправ? кинуть ее теперь въ ровъ зв?риный, на жертву отчаянія!
Руки Марины въ изнеможеніи упали на ея кол?ни.
А надъ нею подъ наб?жавшимъ в?тромъ шевелились сосновыя вершины, и непривычнымъ ропотомъ печали отзывался въ ея ушахъ знакомый ихъ лепетъ. Не убаюкать намъ, какъ прежде, твою тоску, казалось шептали они, — ту жажду, что томитъ тебя теперь, утолить мы безвластны…
Но вотъ среди шелеста в?тра до чуткаго уха доносятся другіе звуки: кто-то идетъ, близится, тяжело двигаясь, поламывая встр?чные сучья, продираясь, слышно, сквозь жимолость и можжевеловые кусты… Мирно свернувшійся кренделемъ Каро мгновенно вскидываетъ вверхъ свою умную голову, глухо рычитъ — и вдругъ со вс?хъ ногъ кидается на встр?чу идущему, оглашая л?съ встревоженнымъ лаемъ.
Слышится громко проклятіе, бол?зненный визгъ собаки, и новый, отчаянный лай.
— Каро, Каро!… Назадъ! Ісі!… И Марина безстрашно кинулась къ м?сту борьбы.
Изъ оврага поднялась голова въ м?ховой шапк?, съ воинственно приподнятымъ надъ нею толстымъ сукомъ… Марина узнала хромаго кузнеца. Онъ усердно выкарабкивался теперь изъ ц?пкаго кустарника, съ помощью котораго удалось ему подняться вверхъ по круч?, защищаясь въ то же время отъ надрывавшагося на него пуделя…
— Назадъ, назадъ, Каро!' Не трогать его! кричала Марина, съ ужасомъ представляя себ?, что разсвир?п?вшій кузнецъ убьетъ сейчасъ ея собаку своею дубиной.
Голосъ д?вушки поразилъ его: онъ обернулся, опустилъ сукъ, между т?мъ какъ Каро, отб?жавъ отъ него и перем?няя нападеніе на защиту, храбро уставлялся, впереди госпожи своей, готовый по первому ея знаку схватить за горло дерзкаго нарушителя ея покоя…
— Пса жал?ете! съ злымъ укоромъ на лиц? и не двигаясь съ м?ста, пробормоталъ кузнецъ:- а онъ меня, ана?ема, въ клочья порвалъ, такъ то якъ мн? считать?…
И онъ приподнялъ д?йствительно оторванную пуделемъ часть полы своего дыряваго кафтана.
— Я вамъ заплачу за убытокъ! посп?шила молвить Марина.
— Коли будетъ на то милость ваша, не обидьте ув?чнаго! проговорилъ онъ на это тотчасъ же смягчившимся голосомъ.
Но глаза его гляд?ли на Марину все т?мъ же, знакомымъ ей, угрюмымъ и недоброжелательнымъ взглядомъ.
Что-то опять похожее на страхъ предъ непонятною злобой къ ней этого челов?ка шевельнулось въ душ? д?вушки…
— Ну, пойдемъ, Каро милый, пойдемъ, пора намъ! заторопилась она и, прод?въ платовъ въ его ошейникъ, во изб?жаніе новой войны, двинулась съ нимъ впередъ по первой, едва протоптанной, тропинк?, кинувшейся ей въ глаза.
— А куда же вы, барышня, пошли? крикнулъ ей кузнецъ, окончательно выбравшійся т?мъ временемъ изъ кустовъ.
— Домой, неохотно и не сейчасъ отв?чала ему Марина.
— Такъ по той тропк? не дойти вамъ… по той тропк? никуда не дойти… м?сто не прохожее… И сюды- то якъ прошли — дивиться надо…
Она остановилась въ недоум?ніи: въ самомъ д?л? это было совершенно нев?домое ей м?сто; и какъ очутилась она зд?сь, съ какой стороны зашла, она сообразить не могла теперь…
— А вотъ вы же ходите? возразила она т?мъ не мен?е кузнецу.
— Я-то? молвилъ онъ, подвигаясь въ ней. — Я завсегда тута хожу… Мн? сюды-то ближай… съ берега въ гору прямкомъ… Хошь хромой, а окром? меня никому не пройти… Потому знать надо, промолвилъ кузнецъ, значительно качнувъ головой.
— Вы говорите 'берегъ?' спросила Марина. — Тутъ внизу Алый-Рогъ течетъ?…
— Церковище тутъ самое, отв?чалъ онъ, поглядывая на нее изъ-подъ красныхъ м?шковъ своихъ в?къ.
— Откуда течетъ?
Онъ махнулъ рукой себ? за спину.
— Благодарствуйте! кивнула она ему головой;- теперь я знаю, куда мн? идти.
И, повернувшись правымъ плечомъ въ оврагу, она направилась прямо, отыскивая глазами новую тропинку въ этомъ направленіи. Она скоро нашла ее и пошла по ней не оглядываясь.
Кузнецъ заковылялъ за нею… Какъ она ни прибавляла шагу, онъ не отставалъ отъ нея, и до слуха ея то и д?ло доносились его тяжелое дыханіе и какія-то произносимыя имъ сердитыя междометія…
Досада взяла Марину. Она остановилась, обернулась:
