оставаться зд?сь, такъ молодцами покажемъ себя ему на-посл?дяхъ, чтобъ онъ не воображалъ, что очень жал?емъ.
— Что это, значитъ? съ удивленіемъ перебила его Марина.
— А то это значитъ, съ новою вспышкою гн?ва зашагалъ Іосифъ Козьмичъ, — что этотъ шальной философъ какой-то отдаетъ триста тысячъ и
— На какое учебное заведеніе? повторила, сл?дя за нимъ блестящими глазами, д?вушка.
— А на такое, что будутъ въ немъ всякихъ шалопаевъ въ наставники народа приготовлять.
Марина всплеснула руками, и св?тлая, чистая радость озарила какъ пламенемъ ея молодое, говорящее лицо.
— Триста тысячъ и домъ свой, едва могла проговорить она, — и это онъ жертвуетъ для блага народа? Да онъ посл? этого великол?пный господинъ!
— Да, точно, пробурчалъ себ? подъ носъ г. Самойленко:- великол?пный дуракъ!…
— Я сейчасъ все имъ устрою, защебетала Марина, связывая наскоро лентою свои распущенные волосы. — Ну, а князь этотъ каковъ?
— А этотъ шутъ еще какой-то невиданный, р?шилъ неумолимо про Пужбольскаго практическій Іосифъ Козьмичъ.
Черезъ полчаса Марина, тихо подкравшись къ дверямъ библіотеки, наблюдала за слугами, уставлявшими тарелками и бутылками большой круглый столъ, осв?щенный лампою. За другимъ столомъ, при двухъ св?чахъ, сид?ли другъ противъ друга Завалевскій и князь, огненная борода котораго напоминала нашей героин? не Ричарда Львиное Сердце, — такъ какъ о немъ, и вообще объ историческихъ лицахъ, она въ своемъ качеств?
— Согласенъ; оставляю теб? Пельгрева и о Макс? Миллер? не упомяну, говорилъ графъ;- но вотъ теб? самое рудиментарное доказательство: нар?чіе, на которомъ читаютъ Библію вс? Абиссинскія племена, къ какому принадлежитъ оно семейству языковъ?
— Къ Семитическому, отв?чалъ Пужбольскій.
— Что и требовалось доказать, торжествовалъ Завалевскій.
— Да разв? это доказательство, разв? им?етъ какой-нибудь смыслъ подобный силлогизмъ, визжала огненная борода, колотя себ? въ грудь, об?ими руками:- Чехи читаютъ Библію на латинскомъ язык?,- ergo чехи Латинскаго племени?…
— Отецъ прислалъ вамъ ключъ отъ книгъ, неожиданно для него проговорила вдругъ Марина, легкою поступью своею незам?тно скользнувшая т?мъ временемъ въ залу.
Онъ отороп?лъ, глянулъ на нее, срывая шляпу, которую до сей минуты, въ пылу неустанно возобновлявшагося пренія, все не усп?валъ еще стащить съ головы.
Она положила, улыбаясь, ключъ между двумя пріятелями и молча указала рукою на прост?нокъ, въ который вд?лана была витрина для инкунабулъ.
Пужбольскій схватилъ ключъ и св?чку со стола и тотчасъ же отправился. къ нимъ.
А Марина, какъ стояла, повернула голову, см?лымъ и ласковымъ взглядомъ глянула въ самые глаза Завалевскаго и проговорила горячо и медленно:
— Вы хо-рошій челов?къ!
— Почему вы такъ думаете? спросилъ онъ въ изумленіи.
— Я знаю! также медленно промолвила она опять, кивнула головой сверху внизъ, еще разъ улыбнулась ему и — скрылась.
— Mon cher ami, быстрымъ шагомъ переходя къ нему отъ витрины, зашепталъ Пужбольскій тотчасъ всл?дъ за ея исчезновеніемъ, — ты въ Венеціи, въ церкви Santa Maria Formosa былъ?
— Былъ.
— Святую Варвару Пальма Веккіо помнишь тамъ?
— Очень хорошо помню.
— Эту силу, жизнь, красоту! восклицалъ восторженно Пужбольскій. — И не напоминаетъ теб? ее, — avec moins de distinction, peut-etre — эта… не хочу знать, не говори кто, зач?мъ, для чего? но эта прелестная Erscheinung, которую мы съ этой минуты такъ и будемъ называть: la bel la Barbara di Corno carmino (Алаго- Рога)!
— Barbara, пожалуй, шутливо отв?чалъ Завалевскій, на котораго выходка Марины — онъ не могъ объяснить себ? ея смысла, — н?сколько непріятно под?йствовала, — но никакъ уже не великомученица…
III
Было уже довольно поздно, когда Завалевскій, проводивъ Пужбольскаго въ приготовленную ему комнату, вернулся въ кабинетъ, гд? онъ вел?лъ приготовить себ? постель на диван?. Онъ потушилъ принесенную имъ св?чу и подошелъ къ раскрытому окну…
Майская ночь лежала кругомъ, безмолвная и прозрачная. Широкая полоса т?ни падала справа на землю отъ в?ковыхъ липъ, колоссальною группой подымавшихся съ этой стороны сада, и сквозь какой-то причудливо очерченный прорывъ въ сплошной листв? ихъ вершинъ выглядывалъ золотымъ пятномъ щербатый м?сяцъ, словно лампада изъ глубины пещеры. Изъ сада несся проникающій запахъ жасмина; туманы поднимались надъ р?кой…
То были знакомые съ д?тства, съ д?тства любезные Завалевскому туманы Алаго-Рога. Какъ въ т? младенческіе дни, когда изъ этого же окна, погрузивъ въ об? ручонки свою кудрявую головку, гляд?лъ онъ за р?ку съ какимъ-то сладкимъ чувствомъ въ трепетно бившемся сердц? — и все ждалъ, все чудилось ему… вотъ, вотъ, сейчасъ, поверхъ л?су стоячаго, поверхъ той ольховой рощи, выглянетъ л?шій и нечелов?ческимъ гоготомъ загогочетъ на весь л?съ… и онъ заран?е, въ чаяніи близкаго ужаса, закрывалъ глаза и чувствовалъ на волосахъ своихъ чью-то мягкую руку, руку старика дяди, — и снова жадно гляд?лъ онъ впередъ, и гд?-то внутри его сказывалось ему, что пока тутъ эта рука, ничего ему не сд?лаетъ л?шій… какъ и въ т? дни стлались теперь надъ р?кою сизыя пелены тумана, раздвигая ея берега до безконечной дали… Словно изъ лона глубоко дремлющихъ водъ выростали, казалось, стволы ольхъ, серебримые бл?днымъ м?сячнымъ сіяніемъ… Но вотъ колыхнулся с?дой паръ и, ц?пляясь за кусты, понесся вверхъ… вотъ вьется онъ среди стволовъ, — вотъ поб?жалъ разорванными клочьями, хватаясь за верховые сучья… Не воздушная-ли семья Виллъ проносится тамъ въ фантастической пляск??.. Но снова темнымъ очеркомъ рисуются л?сныя вершины на синей чащ? неба, тяжел?я падаетъ туманъ и прыгаетъ по земл? большими б?лыми клубами, — и снова, тихо волнуясь, заливаетъ даль серебримое луной марево безконечнаго озера…
'Призраки… все т? же призраки… какъ и вся жизнь! vitae phantasmata, прошепталъ Завалевскій, поворачивая въ окну вольтеровское кресло покойнаго дяди и медленно опускаясь въ него.
И изъ толпы этихъ призраковъ его минувшей жизни прежде всего выд?лялся предъ нимъ суровый, почти аскетическій обликъ этого старика, воспитавшаго его… Завалевскій не помнилъ матери, — она скончалась два года посл? его рожденія. Отецъ его былъ убитъ подъ Варною, въ турецкую кампанію. Онъ остался сиротою на рукахъ дяди… Заподозр?нный по д?лу 14-го декабря, графъ Константинъ Владиміровичъ Завалевскій выпущенъ былъ изъ кр?пости посл? полуторагодоваго заключенія и сосланъ въ деревню, съ запрещеніемъ въ?зда въ столицу. По прошествіи десяти л?тъ запрещеніе это было снято съ него, но графъ не пожелалъ самъ воспользоваться дарованнымъ ему прощеніемъ. — 'Я чистъ,
