К несчастью, у него имелись весьма веские причины ненавидеть ее, в то время как у нее таких причин не было. Но чем дольше она находилась в его доме, тем явственнее сознавала, какую ужасную ошибку совершила.
Она слишком сильно его любила.
Если бы тогда она была сильнее… Если бы не была так молода…
Но прошлого не изменить. А время ее пребывания в Брайервуде было ограничено. Скоро придется уезжать в Лондон.
В связи с этим Элизабет составила план действий. Она пошлет Мейсону Холлоуэю письмо, в котором напишет: ей известно, что они с Френсис давали ей настойку опия, чтобы получить контроль над Джередом и его состоянием. А потому вход в Холидей-Хаус, ее дом под Лондоном, ему заказан. В связи с чем она наймет охрану, чтобы не допустить его в свое жилище.
Это все, что Элизабет могла сделать. Возможно, она еще сообщит адвокатам о произошедших событиях и опишет, какие приняла меры, чтобы защитить сына, на тот случай, если с ней вдруг произойдет что-нибудь непредвиденное.
Может, тогда Мейсону и Френсис откажут в опекунстве над Джередом.
По телу побежали мурашки. Похоже, ее волнениям не будет конца.
Глава 6
Из музыкального салона на другом конце дома до Риса долетели мелодичные звуки. Прежде оттуда исходили дребезжащие ноты, когда к клавиатуре прикасались неловкие пальцы маленького мальчика. Теперь же неслись обворожительные мелодии Бетховена, притягивая его с неодолимой силой.
У двери Рис застыл как вкопанный. В комнате, где большая часть мебели оставалась накрытой белыми хлопчатобумажными чехлами, перед венским роялем Стрейхера, любимым инструментом, приобретенным его дедом, на котором он сам и играл, сидела на табурете Элизабет.
Инструмент был сделан из красного дерева с резными, частично позолоченными ножками. Глаза Элизабет были закрыты, а бледные пальцы порхали над клавишами из слоновой кости. Мальчика в комнате не было. Она играла для себя, играла так, как будто каждая нота исходила из ее собственного сердца. Рис вспомнил, как много лет назад он впервые услышал ее игру — она играла для него — и как в нее влюбился.
Сочные аккорды Бетховена взяли его в плен, и он не смог бы пошевелиться, даже если бы в доме возник пожар. Элизабет улыбалась. Закончив играть, она открыла глаза и увидела его.
Ее лицо было бледным. Секунды растянулись в вечность, но никто из них не проронил ни слова. Его пульс участился, дыхание стало прерывистым, воздух в комнате, казалось, был насыщен электрическими разрядами. Напряжение нарастало. Его тело проснулось к жизни, и в жилах закипела кровь.
На ней было утреннее платье из простого черного бомбазина со вставками из черного крепа, достигавшее подбородка, менее строгое, чем остальные. Черные волосы были распущены и, подколотые по бокам, густыми кудрями ниспадали ей на спину.
Она была прекрасна и еще более желанна, чем в пору девичества.
Он ощутил острый прилив желания: хорошо бы подойти к ней, заключить в объятия и поцеловать. А затем повалить на толстый персидский ковер, сорвать с нее одежду и насладиться видом шикарных форм ее тела.
Однажды они уже занимались любовью, но тогда все произошло быстро и не принесло удовлетворения. К тому же он никогда не видел ее обнаженной.
— Рис?..
Звук получился низкий и гортанный. Она назвала его по имени, чего раньше не делала. Его возбуждение усилилось. Он двинулся к ней. Раненая нога на этот раз была ему послушна.
— Ты играешь по-прежнему хорошо, — сказал он, подходя к ней.
Элизабет поднялась и стояла теперь так близко, что он уловил запах ее цветочных духов, так близко, что, наклони он голову, мог бы коснуться ее губ своими.
Но разум подсказывал ему — лучше этого не делать.
А возбуждение подталкивало получить желаемое.
У нее были полные, манящие губы, идеально очерченные, цвета лепестка темно-красной розы. Когда она еще раз посмотрела на него и прошептала его имя, Рис понял, что пропал.
Наклонив голову, он поймал губами ее рот и ощутил теплое прикосновение ее губ. Они слегка дрожали. Он подумал, что она оттолкнет его, но ее полные губы расслабились и распахнулись, дав доступ его языку. Послышался легкий стон, прозвучавшие в нем тоска и страх словно подстегнули его. Его поцелуй стал более страстным.
Рис не был ей ничем обязан. Видя, что она его не отталкивает, он решил не сдерживать себя и подарить ей то наслаждение, которого не мог дать раньше.
Он прижал ее к себе, чтобы она ощутила его возбуждение. Задрожав, Элизабет качнулась и припала к нему в истоме, но в следующий миг отстранилась и посмотрела на него большими и круглыми глазами — скорее голубыми, чем серыми, — так, как будто случившееся безмерно удивило ее. Потом поднесла руку к своим опухшим от поцелуя губам.
— Ты никогда… никогда раньше не целовал меня так.
Он нахмурился:
— Я много чего раньше не делал. Я был молод и достаточно глуп, потому что думал: мы научимся всему этому вместе. Теперь я другой человек, Элизабет.
— Да…
Она проглотила вставший в горле ком.
— Буду рад показать тебе то, чего не знал раньше. Гарантирую, ты останешься довольна.
Элизабет побледнела.
— Я… я не хотела, чтобы это случилось. Я только… я не знаю… все произошло как-то само собой.
— Ты — вдова. Уверен, у тебя есть физические потребности. Как я уже сказал, буду рад удовлетворить тебя любым способом, каким пожелаешь.
Она вскинула подбородок. Он, кажется, слишком далеко зашел.
— Боюсь, вам придется извинить меня, милорд. Мне нужно посмотреть, как там Джеред.
Рис не сделал попытки остановить ее. В душе он был рад, что она уходит. И молча выругал себя, что неверно оценил ее. Что это на него нашло? Как мог он снова оказаться во власти ее, чар?
Повернувшись на каблуках, Рис вышел из музыкального салона, стараясь не думать о том, как сильно ему хочется снова поцеловать ее.
И не только поцеловать.
Желая успокоить сердце, Элизабет быстро шла по коридору. Боже милостивый, когда она приехала сюда, то не могла представить, что Рис возжелает ее. Во времена их юности он был таким робким, что никогда даже не поцеловал бы ее, если б она не взяла инициативу в свои руки.
В ту ночь, когда они занимались любовью в карете, она сама толкнула его на продолжение, сама не захотела останавливаться.
Как же могла она теперь не понять, что он уже не мальчик, но мужчина? Что, несмотря на свою враждебность, может возжелать ее, как мужчина желает женщину? Все же он не стал совершать насилие. Ограничился одним поцелуем.
Господи, и это ей понравилось!
Как и раньше, ей не хотелось прерывать поцелуй. Элизабет давно забыла, что значит хотеть мужчину. Желание это пропало у нее сразу, как только Рис уехал в Лондон.
К Эдмунду она ничего не испытывала. Ничего, кроме отвращения.
