когда-то, хочется защитить его от строгого и сурового деда.
Шагнув к Филиппу, она легонько прикоснулась к его плечу и тихо спросила:
— Он ведь был очень высокого мнения о себе, не так ли?
Филипп молча смотрел на пламя, пылавшее в камине. Наконец произнес:
— Да, очень высокого. Потому что он был герцогом.
— Ты тоже герцог, однако нисколько не похож на него, — заметила Шарлотта. И тут же с удивлением подумала: «Ну почему я это сказала? Ведь Филипп — точно такой же, эгоистичный и высокомерный. А впрочем…»
Ей вдруг пришло в голову, что это раньше ее муж был точно таким же, как его дед, а теперь, похоже, появились какие-то различия… Так что очень может быть, что Филипп и впрямь изменился к лучшему. Да, она по-прежнему ему не доверяла, однако не могла не признать, что теперь в его характере что-то изменилось — появились проблески доброты и даже настоящего юмора, теперь он мог подшучивать над самим собой, чего прежде никогда не случалось.
Тут Филипп, еще больше помрачнев, проворчал себе под нос:
— Хорошо, что ты так считаешь, но я бы попросил тебя больше не вспоминать про моего деда. — Он явно давал ей понять, что не нуждался в ее сочувствии.
Пожав плечами, Шарлотта ответила:
— Как пожелаешь, — Немного помолчав, она добавила — Спасибо за серьги.
Муж покосился на нее и тихо сказал:
— Повторяю, эти серьги — всего лишь подарок красивой женщине.
Шарлотта молча кивнула и так же молча — вышла из комнаты.
Проводя жену взглядом, герцог тяжело вздохнул; его вдруг охватил о чувство утраты — словно он лишился чего-то очень для себя важного, чего-то очень дорогого.
Если бы он был сентиментальной натурой, поэтом, к примеру, то наверняка бы подумал о том, что Шарлотта, покинув его, забрала с собой его душу.
Конечно, он мог бы позвать ее, мог бы крикнуть ей вслед, чтобы вернулась и не оставляла его в одиночестве. И она, скорее всего, вернулась бы. И снова сказала бы ему, что он не похож на своего деда. А он обнял бы ее и поцеловал. И не стал бы говорить ей, что она не права! Да-да, он ни за что не признает, что на самом деле очень даже похож на своего деда — такой же негодяй, как и старый герцог.
Разумеется, он изобразил возмущение, когда леди Грей, зашедшая в ювелирный магазин, сравнила его с дедом. Но, на самом деле Филипп не питал иллюзий на свой счет и прекрасно знал, кем являлся. Да- да, самым настоящим негодяем. Точь-в-точь как его дед. И конечно же, он был очень даже неплохим герцогом Радерфордом, ибо твердо усвоил все уроки старика, а тот, надо признать, обучал его, не жалея сил.
Тут раздался стук в дверь, и Филипп крикнул:
— Войдите!
Перед ним тотчас же появился Фэллон. Поклонившись, дворецкий переступил порог, и герцог тихо сказал:
— Закрой дверь. — Убедившись, что их никто не слышит, он спросил: — Ты дал два шиллинга курьеру, как я распорядился?
— Да, ваша светлость, — ответил Фэллон. И тут же вытащил из кармана листок. Вот второе письмо, ваша светлость.
— Отлично. — Взяв послание поверенного, герцог жестом дал понять дворецкому, что тот свободен.
Как только Фэллон исчез за дверью, Филипп снова уселся за стол. Письмо было ожидаемого содержания. Мистер Джонс подтвердил получение второго письма, в котором Филипп аннулировал свою просьбу о разводе с Шарлоттой. Поверенный также написал о том, какое облегчение испытал, получив второе письмо, ведь развод мог бы привести к ужасному скандалу.
Филипп нахмурился и проворчал:
— К черту скандалы. Скандалы мне не нужны — нужна лишь Шарлотта.
Быстро дочитав письмо, он направился к камину и бросил листок в огонь. Время покажет, была ли необходимость во втором письме. Но в любом случае Шарлотта не должна была знать о том, что он никогда и не собирался с ней разводиться.
«О Боже, ведь так и задохнуться можно», — со вздохом подумала Шарлотта. Несколько лет она носила самые скандальные платья, и вот теперь это, совершенно закрытое… К тому же с длинными рукавами. В нем и впрямь можно было задохнуться, и, кроме того, оно стесняло движения. В таком платье она, наверное, не смогла бы танцевать, даже если бы очень захотела.
А муж, похоже, веселился, глядя на нее. Она уже несколько раз слышала его тихий смех. Когда же она поворачивалась к нему, он тотчас делал вид, что смотрит на часы, находившиеся на каминной полке.
— Дорогая, я уверен, что они скоро появятся. Так что не беспокойся, — сказал Филипп, когда она в очередной раз взглянула на него. — Кстати, ты сегодня замечательно выглядишь.
Шарлотта пожала плечами, изображая безразличие:
— Я вовсе не беспокоюсь. Хотя должна заметить, что у меня все-таки имеются некоторые основания для беспокойства. Ведь ты еще не сообщил, что за гости придут к нам сегодня. Очень надеюсь, ты не пригласил Джоанну. Было бы весьма неловко…
— Нет-нет, леди Грей не приглашена. Но полагаю, нужно тебя предупредить…
Тут послышался цокот копыт, а затем — звяканье упряжи. Филипп тотчас же поднялся на ноги и подошел к жене.
Понизив голос, проговорил:
— Дорогая, мне следовало раньше тебе об этом сказать, но я не хотел, чтобы ты расстраивалась. Видишь ли, дело в том…
— С какой стати я должна расстраиваться? — перебила Шарлотта. Она тоже поднялась на ноги. А если я и злюсь, то только из-за того, что ты заставил меня надеть это жуткое платье. Мне кажется, я вот- вот в нем задохнусь. Так что на будущее запомни: мои платья не имеют никакого отношения к нашему договору. Поэтому я выкину все, что ты…
— Дорогая, прости меня, пожалуйста. — Филипп сжал ее руку. — Я хотел, чтобы ты надела такое платье только в этот вечер. Дело в том, что я пригласил…
Тут дверь отворилась, и Фэллон, появившийся у порога, громко объявил:
— Сквайр Шеффилд, миссис Шеффилд, а также мистер Роуленд, мистер Николас и мистер Артур Шеффилды!
Дворецкий отступил в сторону, и Шарлотта, увидев своих родителей и братьев, почувствовала, что вот-вот лишится чувств.
— Филипп, зачем? — прошептала она, покачнувшись.
Герцог взял ее под руку и тихо прошептал:
— Успокойся, дорогая. Поверь, все будет замечательно.
Ей очень хотелось верить мужу. И еще сильнее хотелось хорошенько ударить его. Ах, зачем он все это затеял?! Ведь она нисколько не сомневалась: даже в этом платье и в скромных серьгах она будет для родителей не благовоспитанной дамой, а испорченной женщиной, скандальной герцогиней, как ее частенько называли за глаза.
Первая в комнату вошла мать, за ней тут же проследовал отец. Мать смотрела на нее с грустью в глазах, а отец — с гневом и презрением, казалось, он вот-вот выскажет все, что о ней думал.
Судорожно сглотнув, Шарлотта сказала:
— Здравствуй, мама. Здравствуй, отец.
— Шарлотта, дорогая… — Мать вздохнула и отвела глаза.
Отец же откашлялся и, покосившись на зятя, произнес:
— Добрый вечер, Шарлотта.
И только теперь в комнату вошли Роуленд, Николас и Артур. Вошли очень медленно, с явной неохотой.
