— Гм, — грустно произнесла она.
— Итак, — рассуждал Аллейн, — ноты находились в ратуше, начиная с четверга, и вы поставили их на подставку вчера утром. И никто из вас не заходил в ратушу до начала спектакля. Хорошо.
— Что ж… — сказала мисс Прентайс, — я думаю, мне нужно… Джоуслин, дорогой, это первый колокол, не так ли?
— Прошу прощения, — перебил ее Аллейн, — но мне хотелось бы, если можно, поговорить с вами наедине, мисс Прентайс. Может быть, вы позволите мне отвезти вас туда. Или же…
— О! — Мисс Прентайс выглядела очень взволнованной. — Спасибо. Я думаю… я предпочла бы… Боюсь, что я действительно не могу…
— Кузина Элеонора, — сказал Генри, — я тебя отвезу, папа тебя отвезет или господин Аллейн тебя отвезет. Ты даже сама могла бы себя отвезти. Сейчас только без двадцати пяти минут одиннадцать, и нужно не больше десяти минут, чтобы дойти до церкви пешком. Так что ты можешь спокойно уделить господину Аллейну еще четверть часа.
— Боюсь, я очень взволнованна, и видите ли, я должна провести несколько спокойных минут перед…
— Послушай-ка, Элеонора, — раздраженно сказал эсквайр. — Идет расследование убийства. О боже, убита твоя лучшая подруга, моя дорогая, и когда дело в самом разгаре, черт побери, ты собираешься улизнуть в церковь.
— Джоуслин!
— Правильно, отец, — одобрительно кивнул Генри. — Мы все должны поговорить с господином Аллейном.
3
— Видите ли, — сказал Аллейн, — я думаю, что вы не до конца осознаете ваше положение. Вам не приходило на ум, что вы должны были стать жертвой?
— Это слишком ужасная мысль, — ответила мисс Прентайс.
— Я знаю, но вы не можете пройти мимо этого. Где-то в ваших краях есть убийца, и насколько можно понять, его первая попытка была неудачной. Это был фантастический и ужасный провал. Вы должны осознать это для вашего собственного, а не для общественного блага. Я уверен, что вы хотите нам помочь.
— Я считаю, что лучшая помощь — это молитва, — сказала мисс Прентайс.
— Да, — медленно произнес Аллейн. — Я вас могу понять. Но по роду деятельности я должен задавать вопросы, и я спрашиваю вас со всей серьезностью: считаете ли вы, что у вас есть злейший враг среди окружающих вас людей?
— Я не могу думать так ни про кого из них.
Аллейн посмотрел на нее взглядом, в котором легко можно было прочитать отчаяние. Она отказалась сесть, когда они остались одни, беспокойно переминалась, стоя посередине комнаты, периодически смотрела в окно на долину, а звон колоколов наполнял ее лихорадочным нетерпением.
Аллейн, высокий, полный решимости, стоял между Элеонорой и окном и старался сконцентрировать на ней всю свою волю. Его мысли были подобны острому копью, которым он пытался поразить ее.
— Мисс Прентайс. Прошу вас, посмотрите на меня.
Ее взгляд забегал. Она неохотно глянула на Аллейна. Умышленно не говоря ни слова до тех пор, пока не почувствует, что полностью завладел ее вниманием, он смотрел ей в глаза. Затем он проговорил:
— Я не могу силой вытягивать из вас информацию. Вы свободная личность. Но задумайтесь на минуту о вашем положении. Вы случайно избежали смерти. Если бы вы настояли вчера вечером на том, чтобы играть на рояле, вы сейчас были бы убиты. Я собираюсь повторить вам список имен. Если в ваших отношениях с кем-либо из этого списка есть что-то, что помогло бы мне в расследовании, спросите себя, не стоит ли рассказать мне об этом. Вот эти имена: господин Джоуслин Джернигэм, его сын, Генри Джернигэм, ректор, господин Коупленд…
— Нет! — закричала она. — Нет! Никогда! Никогда!
— Его дочь, Дина Коупленд, — продолжал Аллейн. — Миссис Росс…
Он заметил, как немного сузились ее бледные глаза.
— Доктор Темплетт…
Она уставилась на него, как загипнотизированный кролик.
— Ну что ж, мисс Прентайс, что вы думаете о миссис Росс и докторе Темплетте?
— Я не могу никого обвинять. Пожалуйста, разрешите мне уйти.
— У вас когда-нибудь были разногласия с миссис Росс?
— Я с ней почти не разговариваю.
— А с доктором Темплеттом?
— Я предпочитаю не обсуждать доктора Темплетта, — сказала она, едва дыша.
— В конце концов, — заметил Аллейн, — он спас вам жизнь. Он убедил вас отказаться от игры на рояле.
— Я полагаю, Бог посчитал целесообразным использовать его в качестве средства моего спасения.
Аллейн открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Наконец, он произнес:
— В ваших интересах рассказать мне все. У миссис Росс есть причины воспринимать вас как врага?
Она облизала губы и ответила ему с поразительной бодростью:
— Я думаю только то, что при виде ее должен думать каждый порядочный человек. Прежде чем она заставит замолчать голос совести, ей придется убить дюжину христианских душ.
— Одной из которых была мисс Кампанула?
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, но потом он увидел, что она поняла его слова.
— Вот почему он не разрешал мне играть, — прошептала она.
Возвращаясь, Аллейн свернул с Вэйл-роуд и проехал мимо церкви к ратуше. Семь машин выстроились у ворот церкви Святого Жиля, и он заметил жителей деревни, направлявшихся в храм со стороны церковного кладбища.
«Сегодня утром полно народу», — уныло подумал Аллейн.
Внезапно он остановил машину около ратуши, вышел и вернулся к церкви пешком.
«Дьявол берет отпуск», — подумал он и присоединился к потоку прихожан.
Ему удалось избежать приставаний церковного служителя и проскользнуть на свободное место в заднем ряду. Он сел, обхватив колени своими длинными руками. Его суровый профиль выделялся на фоне холодного света, исходившего из открытой двери.
Это была красивая церковь, и Аллейн, преодолев первое неприятное ощущение, неотделимое от церковного запаха, и увидев такое количество людей с одухотворенным выражением на лицах, нашел удовольствие в созерцании спокойной твердости камня, формы которого были призваны выражать идею поклонения Богу. Колокол перестал звонить. Минуты три неясно гудел орган, прихожане встали, и вслед за хором в церковь вошел господин Коупленд.
Как и любой человек, видевший его в первый раз, Аллейн был поражен внешним видом ректора. Служба представляла собой хоровой благодарственный молебен, и на ректоре была великолепная мантия, которая торжественно блестела при свете зажженных свечей. Его серебряные волосы, необычайное совершенство черт лица, крайняя бледность и высокий рост навели Аллейна на мысль об актере, идеально подходящем для исполнения ролей служителей церкви. Но когда подошло время короткой проповеди, Аллейн понял: перед ним простой и довольно заурядный человек, не отличающийся особой оригинальностью. Это была скромная, но очень искренняя проповедь. Ректор говорил о молитвах за упокой душ умерших и объяснял своим прихожанам, что в учении их церкви нет ничего, что запрещало бы такие молитвы. Он побуждал их просить Бога о мире для всех душ, ушедших в мир иной безвременно или путем
