— Я же в душе деревенская девушка.
— Хочешь посмотреть внутри?
— А хозяин не будет возражать?
Двустворчатая входная дверь была выполнена из толстого стекла с морозным рисунком. Снаружи, как ни старайся, не увидишь, что внутри.
— А почему бы тебе не спросить хозяина?
Он взял ее руку, но она уже поняла ответ.
— Это твое?
— Наше.
Блейн обнял плечи Кэмрин.
— Я начал это строительство, как только разыскал тебя. Хотел доказать тебе, как много ты для меня значишь, как сильно я верю в наше общее будущее.
— Значит, ты помнил? — Она почувствовала, что слезы наполняют ее глаза.
— Дом твоей мечты для нас? Да. Всегда помнил.
Он промокнул ее слезы, сначала большими пальцами, потом губами, приговаривая:
— Разве я мог забыть? Разве я мог забыть хоть что-нибудь, связанное с тобой, если ты единственная для меня на этом свете? Всегда была и всегда будешь.
— Перестань, — бормотала она, пряча лицо на его груди. Ее сердце так переполнялось любовью — казалось, оно не выдержит, разорвется.
— Что перестать? Любить тебя? Нет, никогда.
— И я тебя люблю, очень, — говорила Кэмрин, одновременно плача и смеясь.
— Пойдем. Я все тебе покажу, — Блейн улыбался улыбкой человека, который только что выиграл самый большой, самый невероятный приз в лотерее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Кэмрин летала по дому, и ее ноги будто не касались пола. Блейн крепко обнимал ее за талию, и от этого объятья ей было тепло, уютно и спокойно. Он говорил о своих — об их — планах на будущее. Большее счастье для нее вряд ли возможно.
Все было чудесно, пока они не пришли в главную спальню дома. В этот момент ее мечты и надежды рухнули. Несмотря на горькое чувство, Кэмрин даже подумала об этом в высокопарно-романтическом стиле: мечты унеслись в открытое окно вместе с океанским бризом…
— А для чего этот укромный уголок? — Ответ она уже знала, но непременно хотела услышать его.
Видно было; что планирование и устройство дома было максимально ориентировано и приспособлено к семейной жизни: комнаты для семейных игр, в которых можно устраивать суматоху, поднимать шум, несколько гостевых спален и вот этот уютный уголок возле основной спальни, у которого могло быть одно- единственное назначение. Импровизированная детская для совсем еще маленького ребенка, для крохи — непосредственно в спальне родителей.
Как же она могла оказаться такой тупой? Она же хотела сразу рассказать обо всем Блейну, как только поняла, что любит его, но потом так углубилась в восстановление их отношений, так отвлеклась, узнав, что он любит ее так же сильно, как она его, что необходимость рассказать всю правду ушла куда-то на второй план…
В Радужном Ручье они никогда не говорили о детях, о необходимости иметь их. Да, черт возьми, они сами были практически детьми! И пусть сейчас это звучит как издевательство, но и проблемы такой тогда не было. Последующие годы разрушили призрачную возможность счастья, прежде чем она успела появиться.
— Это для ребенка, — Блейн взглянул на Кэмрин с застенчивой улыбкой, которая разбивала ее сердце. — У каждой из двух моих сестер по два ребенка, и я знаю, что это такое. Первые шесть месяцев своей жизни малыш должен жить в комнате родителей. Поэтому я внес в план дополнительное место, чтобы потом не перестраивать.
Его слова звучали очень логично, так, словно планировать будущих детей было самой естественной вещью на свете. Возможно, так и есть, но только не для Кэмрин… Для нее это стало невозможно примерно в то же время, когда она окончательно потеряла надежду найти своего любимого.
— Эй, тебе не нравится?
— Нет, это не то, — Кэмрин внезапно охрипла, понимая, что пришло время сказать ему правду, и с ужасом предчувствуя, как это изменит для них все.
Он хочет детей.
Возможно, целую банду неистовых, горластых хулиганов, которые наполнят этот сказочный дом криками, гомоном, смехом и любовью.
Мысленно она очень ярко видела эту картину. Ту самую, которую с таким трудом, так старательно вычеркивала из своего воображения, выходя в тот последний раз из больницы…
Теперь же, в доме своей сокровенной мечты, в объятьях любимого человека, эта невозможная воображаемая жизнь казалась почти реальностью. Печально, но когда особенно сильно хочешь чего-то, ощущаешь это так, словно оно уже есть на самом деле, но это только желание. А желание и реальность — часто два разных мира.
Она должна сказать ему.
Улыбка сошла с лица Блейна, и в его глазах появилась тревога, когда Кэмрин медленно повернулась к нему.
— Что не так? Я слишком спешу? Мы с тобой не говорили о детях, но я думал…
— Нет, не в этом дело.
Она приложила палец к его губам. Безумно хотелось поцеловать эти любимые губы и забыться, забыть об ужасе этого момента, забыть то, что она намеревается произнести, забыть вообще об этой проблеме и о страшной несправедливости жизни.
Но нужно говорить.
— Боюсь, я не могу иметь детей, — Кэмрин перевела взгляд на океан за окном, чтобы не смотреть в его распахнувшиеся в шоке глаза. — Несколько лет назад у меня было длительное воспаление, очень тяжелое. Докторам пришлось проделать несколько операций, удалить часть затронутых воспалением тканей, чтобы предотвратить его распространение. Они не говорили, что я не смогу иметь детей, только сказали, что это будет трудно. Чрезвычайно трудно…
В этот момент ей стало жутко. Мысль, что она не сумеет подарить этому изумительному человеку детей, которых он заслуживает, переполняла ее горем. Не отрываясь, Кэмрин смотрела в окно, всеми силами пытаясь сдержать рыдание, которое уже стесняло горло.
— Родная, как мне жаль… Могу я что-нибудь сделать? — Он прижал ее к себе, как будто пытаясь защитить от такого жестокого и несправедливого мира.
Она молча покачала головой.
— К нам с тобой это не относится. Что бы ни случилось, мы все вместе преодолеем, — продолжал Блейн.
Не относится к ним? Это не вполне правда, и они оба знали это. Дом, чудесный дом символизировал их надежды на будущее. Но в этом будущем могло не быть детей, независимо от того, как сильно она желала их.
— Ты хотел много детей, ты так и спланировал свой дом, да?
Он улыбнулся.
— Я немного устал быть только дядей. Хочется собственного выводка, чтобы была неразбериха, игры, шум, гам, смех…
У Кэмрин возникло ощущение, что в ее сердце образовалась трещина. Блейн так хорош, так изумителен, было бы правильно освободить его. Пусть он найдет свою мечту с кем-нибудь другим.
