были на все, по первому его слову. Я сам слышал, как солдаты высказывались, что они предпочитают драться и умирать под начальством Скобелева (после 30 августа 1877 г. —
Для поддержания на высоком уровне боевого духа войск Скобелев пользовался методами, наиболее эффективными для данной обстановки. Наряду с воодушевлением он мог, когда требовалось, и пристыдить струсивших, так что в следующем бою они дрались с удвоенной отвагой, стремясь смыть с себя пятно позора. В одной из атак турецких позиций он напомнил о мучениях и пытках раненых и пленных и, крикнув «Не забывайте замученных!» — вызвал злобу, которая усилила натиск атаковавших. Если он видел, что солдаты в замешательстве, растеряны, он нередко, выстроив их под огнем, заставлял строй проделывать ружейные приемы, как на обычном учении. Видя, что генерал не боится, солдаты также ободрялись, выполнение простых команд возвращало им самообладание и боеспособность. Когда во время хивинского похода пехота авангарда в полном изнеможении легла от зноя, усталости и жажды, она была дотащена до лагеря (выражение Скобелева) с помощью церемониального марша и с барабанным боем. Помня воодушевляющее значение военной музыки, Скобелев широко использовал ее не только на марше, но и во время сражения. Под Шейново 30 % музыкантов пали на поле, но оркестры выполнили свою роль. Все рекогносцировки в Закаспии сопровождались музыкой духовых оркестров, которую текинцы не выносили. Скобелев умело пользовался и поощрениями: крестами, чинами, денежными наградами. Все эти иллюстрации достаточно подтверждают тот общепризнанный в свое время факт, что Скобелев был величайшим военным психологом, артистически использовавшим этот фактор в интересах обеспечения боеспособности войск. Вера Скобелева в русского солдата была безгранична. С ними можно все, говорил он, нужно только уметь.
Мы не раз уже говорили об использовании Скобелевым личного примера и своего авторитета. По характеру влияния этого элемента его следовало бы не выделять и отнести к моральному фактору. Однако в практике Скобелева он занимал столь большое место и был так специфичен, что его следует рассмотреть особо. Это — типично скобелевский метод достижения победы. Никто из полководцев нового времени, даже самых лично храбрых, не пользовался им так хорошо, часто и с такой эффективностью. Выше уже говорилось о несостоятельности обвинений Скобелева в напрасном риске с целью рисовки. Неправы были и те, кто объяснял широкое использование этого метода только жаждой личного участия в бою, риска, опасности. Это, конечно, было, как была и рисовка. Но и то и другое подчинялось главному: свой авторитет в войсках Скобелев превратил в безотказнб действовавший инструмент достижения победы. Когда боевая обстановка требовала, этот инструмент всегда эффективно и — что также было немаловажно, ибо импонировало солдатской массе, — эффектно срабатывал. Несколько сдержанней он вел себя лишь в последней, Закаспийской кампании, в которой был главнокомандующим. Но и здесь он лично возглавлял все рискованные рекогносцировки.
Интересны и убедительны суждения А.Витмера о том, какое впечатление производили на солдат и как на них действовали и личность, и сама внешность Скобелева. Напомнив разговоры недругов Скобелева о том, что он-де способен «положить тысячи, лишь бы гремело имя Скобелева», Витмер продолжал: «Про другого героя той же войны, Гурко, отзывались, что он также, не моргнув глазом, положит десятки тысяч людей; но положит их только тогда, когда это нужно для дела. Для своего же «я» не пожертвует жизнью ни одного человека. И между тем, сурового Гурку войска не особенно любили, Скобелева же, блестящего белого генерала, обожали и весело, за привет да ласку, да за эффектную внешность, отдавали ему свою жизнь. Такова психика войны».
Не меньшей была степень влияния Скобелева на офицеров, как на их рядовую массу, так и на ближайших помощников. Но влияние это, особенно на последних, сказывавшееся при близком общении, определялось воздействием уже других факторов: силой ума и характера, умением подчинять знания и способности лиц из своего окружения интересам дела, личным обаянием и тактом. Силу этого воздействия чувствовал и подчинялся ему каждый. Эти качества особенно заметно проявлялись в зрелом Скобелеве.
Суммируя отзывы его ближайших помощников периода Ахал-Текинской экспедиции, автор книги «Скобелев как полководец» И.А.Чанцев писал: «Замечательная личность Михаила Дмитриевича Скобелева — этого вождя-рыцаря — всегда, везде, во всем отличалась своей необычайной энергией, силой ума и тактом проницательности; этот человек не был симпатичным человеком, но он был обаятельным, могучим властелином вашей воли, вашей души, вашего сердца. Стоило с ним провести полчаса времени, чтобы вполне отдаться его влиянию, его умению подчинять себе других». Не менее примечательно высказывание полковника Вержбицкого, которому во время экспедиции в Закаспии было уже далеко за шестьдесят: «Если бы не Скобелев, ушел бы на боковую; давно уже пора, стар стал, прихварываю… Вот на старости лет повесили беленький, — указывал он на Георгиевский крест в петлице. — Да что же прикажете делать! Скобелев мне в сыновья, а то и во внуки годен, а я вот, старик, служу у него и буду служить хоть до самой смерти. Умен, он, батюшка мой, большой умница, люблю таких».
Для войск, постоянно видевших своего вождя ведущим их в атаку, сама его белая фигура стала ассоциироваться с победой, а образ белого генерала приобрел огромное психологическое значение. Скобелев был одним из немногих полководцев, чье имя без каких-либо припоминаний и раздумий вызывает конкретный и всем известный зримый образ. Если при слове «Наполеон» в воображении сейчас же возникает человек в треугольной шляпе со скрещенными на груди руками, то имя Скобелева столь же мгновенно и безотчетно рисует картину белого всадника на белом коне, возглавляющего атаку. Этот внешний символ действовал на войска с неотразимой силой. Такое удается далеко не всякому. И дело здесь не в изобретательности, идущей от тщеславия, а в том, что такой символ получает право на жизнь и на популярность только тогда, когда за ним стоят подвиги и рожденный ими авторитет.
Новое слово, сказанное Скобелевым в военном искусстве, материализовалось в многочисленных выигранных им боях, сражениях и походах, которые яркой страницей вошли в историю русской военной славы. Биографы подсчитали, что за 19 лет боевой карьеры Скобелев провел 70 больших и малых боев и сражений. Все они закончились победой. Лишь во время двух штурмов Плевны он, добившись успеха, но не получив поддержки, должен был отойти. Эти победы создали скобелевскую традицию, которая жила в русской армии до самого ее конца.
Наряду с тем, что составляло специфику полководческого искусства Скобелева, он владел всем комплексом тактических и стратегических приемов и принципов, в использовании которых не был первооткрывателем, но владение которыми необходимо всякому настоящему полководцу.
Необходимой, так сказать технологической, предпосылкой быстрого роста военного искусства Скобелева была его высокая профессиональная культура. Ее он приобрел в академии Генерального штаба, опытом штабной и военно-ученой работы. Но и в характере его были заложены черты, способствовавшие усвоению качеств, необходимых для того, чтобы водить войска. Тот же офицер писал, что немецкий писатель Брандес, анализируя в специальной монографии о Мольтке природу его военного таланта, придавал большое значение такому его свойству, как яркое запоминание и усвоение географии местности, что весьма важно для ориентирования и управления войсками. Эта черта была очень характерна и для Скобелева. Он умел работать с картой и планом, вести съемку местности и обладал другими профессиональными знаниями. Приведу один яркий пример. Выше я рассказывал о встрече и беседе со Скобелевым английского корреспондента Марвина в 1882 г. Эта беседа интересна, между прочим, и тем, что рассказывал Марвин об умении Скобелева ориентироваться на местности и изображать ее на плане. «Скобелев придвинул к себе пачку бумаги и выбрал несколько цветных карандашей из числа 30–40 штук, тонко очинённых и лежавших в порядке на столе… и… начал с поразительной быстротой набрасывать план местности при Махраме. Хотя это был только набросок, однако, Скобелев начал с того, что определил масштаб. При помощи разноцветных карандашей он ясно обозначал расположение войск и характер местности. Подробности не лишали план ясности; названия местностей были обозначены и рядом обозначена численность войск. Когда набросок был завершен, он оказался более законченным, чем многие рисунки планов, приложенных к новейшим нашим военным трудам о войне с Афганистаном. Исполняя
