быстрее. Он заметил, что из окон дома Камар, выходивших на улицу, за ним следили черные глаза. Впервые ощутив незнакомый вкус победы, он был горд и счастлив. Все ждали наступления темноты, то поднимая глаза к небу, то поглядывая в сторону пустыни, нетерпеливо следя за закатом солнца. Очертания предметов стали нечетки, лица будто расплывались. Дорогу, ведущую от Большого Дома в пустыню, окутала темнота. Едва различимые фигуры двинулись в его сторону и, пройдя квартал, поспешили к аль-Гамалии, откуда разошлись по домам. Раздался громкий приказ Лахиты:
— Дайте свет!
Первыми свет зажгли в квартале бродяг в доме Камар, затем появились огоньки на тележках, фонари осветили кофейни, и квартал ожил. При свете стали обыскивать землю, и наконец кто-то выкрикнул:
— Вот кошелек!
Фангари был тут как тут. Он схватил деньги, пересчитал их и бегом пустился в аль-Гамалию под громкий смех и крики. Касем чувствовал, что на него обращены восхищенные взгляды. Люди подходили к нему с поздравлениями. Комплименты сыпались на него, как розы. А когда Касем, Хасан и Садек пришли вечером в кофейню квартала бродяг, Саварис встретил их широкой улыбкой:
— Для Касема кальян за мой счет!
68
С залитым краской смущения лицом, светящимися глазами и трепещущим сердцем Касем вошел во двор Камар, чтобы забрать козочку. Со словами «Господи, благослови!» он стал отвязывать животное, стоявшее под лестницей. Вдруг послышался скрип открывающейся двери и голос госпожи:
— Доброе утро!
— Да будет оно благословенно для вас! — вложив всю свою душу, ответил Касем.
— Вчера ты сделал доброе дело для всей улицы.
— Всевышний наставил меня на путь истинный, — отвечал он, а душа его пела от счастья.
Нараспев с восхищением она произнесла:
— Ты показал, что мудрость важнее силы надсмотрщиков.
«А твое внимание для меня еще важнее», — подумал он, но вслух ответил:
— Да воздастся тебе за твое добро!
Улыбнувшись, она сказала:
— Вчера все видели, как ты вел жителей квартала, будто овец, — и попрощалась с ним, пожелав удачи.
Он вывел козочку на улицу. У каждого дома стадо пополнялось барашком или овечкой. Касем приветствовал встречных. Даже надсмотрщики, которые раньше пренебрегали им, отвечали ему. По дороге в пустыню он прогнал стадо вдоль стены Большого Дома и встретил солнце, восходившее над горой. Уже в этот ранний час ветер доносил его горячее дыхание. У подножия горы виднелись фигуры пастухов. Мимо в рваной одежде прошел мужчина, играющий на свирели. В чистое небо взмыли коршуны. Касем вдохнул свежий воздух. Казалось, в глубине этой горы ждут своего часа мечты и надежды. Касем просмотрел пустыню до самого края, на сердце у него стало совсем легко, и он пропел:
Он перевел взгляд от скалы Кадри и Хинд к тому месту, где были убиты Хумам и Рифаа, потом туда, где встретились аль-Габаляуи и Габаль. Здесь все — солнце, горы, пески, слава, любовь и смерть. Сердце трепещет любовью и терзается: что все это значит? Что скрывает прошлое, и что нас ждет в будущем? Почему кварталы враждуют друг с другом, а надсмотрщики проливают кровь? Почему предания в каждой кофейне рассказывают на свой лад?
Незадолго до полудня он погнал стадо к рынку аль-Мукаттам, зашел в хижину к Яхье и сел рядом с ним.
— Рассказывают, ты что-то совершил вчера? — громко спросил его старик.
Скрывая смущение, Касем отпил глоток чая.
— Тебе не следовало вмешиваться, когда они ссорятся. Пусть уничтожат друг друга.
Не поднимая глаз, Касем ответил:
— Ты и правда так думаешь?
— Избегай славы, не то вызовешь зависть у надсмотрщиков! — предостерег его Яхья.
— Разве таким, как я, надсмотрщики завидуют?
Старик вздохнул:
— Кто мог подумать, что Рифаа навлечет на себя их гнев?!
— Разве можно сравнивать великого Рифаа со мной? — удивился Касем.
Когда он собрался уходить, старик сказал ему на прощание:
— Не выбрасывай мой амулет!
Вечером, сидя в тени скалы Хинд, Касем услышал голос Сакины, которая звала козочку. Он вскочил, обошел скалу и увидел, как она гладит животное. Он улыбнулся ей. И она сказала своим грудным голосом:
— Я иду в аль-Даррасу. Решила срезать и пройти по пустыне.
— Но здесь очень жарко.
Она усмехнулась:
— Посижу недолго здесь в тени.
Они сели рядом там, где он оставил свой посох.
— Узнав вчера о твоем поступке, я подумала, что твоя мать наверняка молилась за тебя перед смертью, — сказала она.
— А ты не хочешь за меня помолиться? — улыбнулся он.
— Пусть невеста за тебя молится! — ответила она, пряча хитрые глаза.
— Да кто захочет стать невестой пастуха?!
— В жизни и не такое бывает. Сегодня тебя уважают не меньше надсмотрщика. А ведь ты не пролил и капли крови.
— Клянусь, твои слова — сладкий мед.
Она обратила на него потухший взгляд:
— Хочешь, подскажу тебе способ?
Его охватило волнение, и он ответил:
— Да!
Она с присущей ей простотой сказала:
— Попытай счастья! Посватайся к госпоже!
Он не поверил:
— Кого ты имеешь в виду, Сакина?
— Чего тут непонятного? В нашем квартале только одна госпожа.
— Госпожа Камар?!
— Другой нет!
Его голос задрожал:
— Но ее муж был богатый человек, а не пастух!
— Судьба не выбирает, пастух или не пастух.
— А ее не оскорбит мое предложение? — спросил он будто сам себя.
Сакина встала.
— Никто не знает, что разозлит женщину, а что придется ей по сердцу. Положись на Всевышнего.
