— Ты почему не ходишь с нами в винную лавку? — спросил Хасан.
Касем ответил им с серьезным видом:
— У меня нет денег, кроме тех, что я получаю за управление делами жены и за некоторые услуги ее дяде.
Удивленный Садек, произнес поучающе:
— Любящая женщина — игрушка в руках мужчины!
— Если только мужчина ее не любит так же сильно! — рассердился Касем. Он посмотрел на друга с укоризной: — Ты, Садек, как остальные жители нашего квартала, видишь в любви лишь средство достижения своих целей!
Садек смущенно улыбнулся и извинился:
— Таков удел слабых. Я не так силен, как Хасан или ты, Касем. И уж надсмотрщиком мне не бывать! А на нашей улице — либо бьешь ты, либо тебя.
Касем умерил свой гнев, приняв извинения, и произнес:
— Какая удивительная у нас улица! Ты прав, Садек, жителям нашей улицы можно только посочувствовать.
— Эх, если бы наша улица была такой, как о ней думают жители других мест… — сказал с улыбкой Хасан.
— Говорят, улица аль-Габаляуи! Улица отважных надсмотрщиков! — подтвердил его слова Садек.
Касем погрустнел. Он украдкой посмотрел в сторону Савариса, сидевшего у входа в кофейню, чтобы удостовериться, что тот их не слышит, и только тогда произнес:
— Они как будто не замечают наших бед!
— Люди поклоняются силе, даже обиженные!
Касем глубоко задумался. Потом сказал:
— Смысл имеет только та сила, которая творит добро, как сила Габаля и Рифаа, а не насилие!
Поэт Тазах продолжил свой рассказ:
«И приказал Адхам:
— Неси брата!
— Не могу! — взмолился Кадри.
— Убить ты смог!
— Не могу, отец!
— Не говори мне «отец»! У убийцы нет ни отца, ни матери, ни брата.
— Не могу.
Адхам сжал руку сильнее.
— Убийца должен сам донести свою жертву».
Затем поэт взял в руки ребаб и запел.
Садек обратился к Касему:
— Сегодня ты живешь той жизнью, о которой мечтал Адхам.
На лице Касема отразилось несогласие.
— Везде я встречаю то, что меня огорчает и омрачает мое счастье. Не о таком счастье мечтал Адхам, когда думал о свободе человека и его достатке.
Друзья надолго замолчали.
— Такое счастье недостижимо! — сказал Хасан.
Взгляд Касема стал мечтательным:
— Если бы счастье стало возможно для всех!
Он думал о том, что у него много свободного времени и есть все необходимое, но беды других мешают ему чувствовать себя счастливым. Он безропотно платит дань Саварису. Ему хочется заполнить чем-то свободное время, чтобы убежать от себя, убежать от этой жестокой улицы. Он был уверен, что Адхам, получив все желаемое, как он, все равно тяготился бы этим и мечтал о труде.
В последние дни с Камар творилось что-то непонятное. Сакина была уверена, что это беременность, но Камар не могла поверить, ведь ребенок был ее заветной мечтой. Касем рассказал новость всем знакомым. Об этом узнали и в доме дяди, и в мастерской лудильщика, и в лавке Увейса и в хижине Яхьи. Решив заботиться о себе, Камар намекнула Касему:
— Мне нельзя заниматься тяжелой работой.
Он понимающе улыбнулся:
— Сакина возьмет на себя все заботы по дому. А я буду терпелив.
Обрадовавшись как ребенок, она обняла его.
— Я готова землю целовать от счастья!
Как-то, отправившись в пустыню навестить уважаемого Яхью, Касем остановился у скалы Хинд и присел отдохнуть в ее тени. Вдалеке он заметил пастуха со стадом. Сердце защемило. Ему захотелось сказать пастуху: «Человек становится счастливым не только от того, что он надсмотрщик. Быть надсмотрщиком вовсе не значит быть счастливым». Но не лучше ли сказать все это Лахите и Саварису? Как он сочувствовал жителям своей улицы, которые тщетно мечтают о счастье, а заканчивают свои дни в нужде на кучах мусора! Но почему бы ему не наслаждаться выпавшим на его долю счастьем, закрыв на все глаза? Этот же вопрос задавал себе Габаль, в свое время задавал его себе и Рифаа. Они могли ничего не делать и жить в покое и достатке. Что же мучает нас и не дает поступать именно так? Размышляя, Касем поднял глаза к небу, на котором было лишь немного облаков, рассыпанных как лепестки белой розы. Склонив голову, будто от слабости, он вдруг заметил какое-то движение. Это скорпион спешил спрятаться под камень. Касем поднял посох, ударил и долго с отвращением смотрел на насекомое. Потом он продолжил свой путь.
72
В доме Касема встретили появление новой жизни. Радость разделяли все бедняки квартала. Девочку назвали Ихсан в честь матери Камар, которую Касем никогда не видел. С рождением ребенка дом наполнился плачем и грязными пеленками, пришлось проводить ночи без сна. Но вместе с этим в семью пришли счастье и радость. Правда, Касем казался то задумчивым, то рассеянным, будто его что-то тяготило. Это сильно беспокоило Камар, и однажды она спросила мужа:
— Тебе нездоровится?
— Да нет…
— Ты сам на себя не похож.
Он опустил глаза.
— Только Всевышний знает, что со мной…
После колебаний она спросила:
— Тебя что-то не устраивает?
— У меня нет никого дороже тебя, даже малышку я люблю меньше, — заверил он ее.
— Наверное, тебя сглазили, — вздохнула она.
Он улыбнулся:
— Наверное.
Камар окуривала дом и всем сердцем молилась за мужа. Но однажды ночью, проснувшись от плача ребенка, она не обнаружила Касема рядом. Сначала она подумала, что он еще не вернулся из кофейни. Но когда девочка успокоилась, Камар прислушалась к тишине в квартале, которая наступала обычно после закрытия всех заведений. Закрались сомнения. Она подошла к окну и выглянула — кругом было темно, и квартал спал. Вернулась к девочке, которая снова расплакалась, и дала ей грудь. Камар спрашивала: что же могло его так задержать? Такое в их совместной жизни произошло впервые. Ихсан заснула, и Камар опять прильнула к окну. Не услышав даже шороха, она вышла в зал и разбудила Сакину. Ничего не понимающая спросонья рабыня поднялась, а потом, разобравшись, в испуге вскочила на ноги. Камар рассказала, почему
