А на сцене, усевшись на длинную скамью, гребцы взмахнули воображаемыми веслами, и острогрудый челн поплыл по Волге. Молчаливая княжна немножечко потанцевала и безропотно приняла смерть в холодных волнах. Атаман, яростно вращая глазами, приказал Фильке плясать и, подбоченясь, встал на скамейке. Под бешеную пляску Фильки и ревущий изо всей мочи хор пьеса закончилась.
Зудин щедро одарил артистов орехами, пряниками и конфетами. Самым счастливым был Васята: Наташа сказала, что он плясал лучше всех!
Молва о замечательном спектакле побежала по Балакову, и не было дня, чтобы артистов не приглашали куда-нибудь на дом. Позарившись на щедрые подношения, девочки согласились участвовать в хоре, но княжной все равно оставался Гриша.
Так как Санька исполнял роль одного из купцов — уж больно здорово он умел вопить, — то рабочие завода Мамина, где Санька работал, пригласили ребят выступить у них в цехе.
Народу набилось полно, поэтому артисты играли с особенным вдохновением. Пьеса прошла с огромным успехом. Реплики с мест как бы дополняли бурные события, развертывающиеся на сцене.
Только под конец произошел маленький конфуз. Вася так безжалостно вышвырнул бессловесную княжну, что слышно было, как она грохнулась и, уже невидимая зрителю, пожаловалась басовитым мальчишеским голосом:
— Ты, Васька, чего так шибко бросаешь? Я ажно коленку зашиб!
Артисты не чуяли под собой земли. На улице их останавливали взрослые, хвалили: «Молодцы! Что хорошо, то хорошо, ничего не скажешь! Вы бы еще какую пьесу сыграли».
Ребята одолели Васю, чтобы он опять что-нибудь придумал.
— На пасху представление сделаем. Санька обещал выпросить у матери книжку.
— Там, знаешь, песня есть про коробейников, дюже жалостливая. Все плакать будут.
Но случилось так, что всегда аккуратный Санька не смог выполнить своего обещания.
Страшную весть принес Кузьма Алексеевич.
— Товарища вашего, Саньку, сегодня на заводе убило.
На литейном заводе Мамина произошел несчастный случай. Много раз рабочие требовали у администрации заменить трос, поднимающий площадку с чугунными болванками. Обращались к самому Мамину, но трос так и не сменили. И вот сегодня трос оборвался, и площадка раздавила Саньку.
Вася с Васятой побежали к заводу узнать, может, Саньку не насмерть задавило.
Рабочие бросили работу. Глухие железные ворота выпустили их на улицу и закрылись. Но люди не расходились. Узнав о несчастье, к заводу собрались рабочие ночной смены. Толпа гудела, как огромный рой пчел. Какой-то рабочий влез на ворота и обратился к толпе. Сквозь гул Вася слышал повторяющееся слово «похороны». Это слово ползло по толпе, сбрасывая с голов шапки. Сухой снег покрывал волосы, и казалось, что здесь собрались одни седые.
— Завтра никто из нас не возьмется за работу! Завтра все, как один, пойдем провожать в последний путь самого молодого из рабочих нашего завода — Александра Акуликина! У Сани Акуликина нужда отняла счастливые детские годы, а злодейское равнодушие богачей отняло и жизнь...
— Ведь еще вчера он сидел с нами. Васята, Санька-то вчера только с нами был, — повторял настойчиво Вася, как будто надеялся, что Санька вернется.
— Вчера вторник был, а сегодня среда, — неизвестно к чему сказал Васята.
Впервые осознав неумолимое движение времени, которое никто не может ни остановить, ни вернуть, Вася замолчал.
На другой день Кузьма Алексеевич отпустил ребят на похороны.
На балаковской площади было черно от собравшегося народа. Вдруг по толпе пронеслось: «Несут, несут...» Двое высоких рабочих несли на плечах гроб. Гроб был удивительно мал, и ребятам казалось невероятным, что в нем поместился Санька.
— Господи, — плакала какая-то женщина. — Ведь от парня-то ничего не осталось! Косточки ни одной не уцелело. Мать-то как увидела, так и упала — еле-еле водой отлили.
— И не обмыли, значит, покойничка? — спросила старушонка.
— Куда там обмывать! Как в гроб-то уложили, не знаю...
Толпа двинулась за гробом. Дойдя до дома Мамина, процессия остановилась. В наступившем безмолвии покойник подплыл к узорным завиткам чугунных ворот. Окна дома испуганно закрылись тяжелыми шторами, похожими на желтые морщинистые веки.
— Прячется, палач! — вскрикнул кто-то.
«Это про Мамина? — подумал Вася и удивился: — Палач должен быть в красной рубахе, с топором. На него и смотреть-то ужас возьмет. А Мамин?» И вдруг Вася понял: палачи могут быть и с закрученными усиками, бледным лицом и тихим голосом...
Покачался, покачался Санькин гроб около запертых ворот и медленно отплыл опять на середину толпы.
На перекрестке в процессию влились колонны рабочих с кирпичного завода, около кладбища поджидали рабочие с мальцевских мельниц. Только на самом кладбище, когда гроб опустили на землю около вырытой могилы, Вася с Васятой смогли пробиться к Саньке.
— Вы ему товарищи? — спросил Васю старый рабочий. Вася кивнул. — Тогда идите, попрощайтесь...
— Ох, да положьте меня вместе с ним! — дико вскрикнула Санькина мать и, заломив руки, бросилась к могиле. Засуетившиеся люди оттеснили ребят.
— Идем отсюда, — сурово сказал Вася. — Нечего тут глядеть...
Ребята дошли уже до ворот кладбища, когда до них донесся чей-то гневный голос:
— Александра Акуликина убил Мамин! Нельзя больше терпеть такого равнодушия к жизни наших детей!
Около кладбища стоял отряд конной полиции, вызванный, вероятно, на случай беспорядков.
Вася с ненавистью глядел на тупые, самодовольные рожи стражников, на мерлушковые шапки с дурацкой черной кисточкой, висящей над кокардой. Вспомнив деда Егора, злобно плюнул в их сторону.
— Сволочи! Фараоны проклятые!
Оттрезвонила малиновым перезвоном, отхристосовалась, отщеголяла обновками светлая пасха. Осталась от нее пестрая скорлупа крашеных яиц да шелуха жареных семечек. Ветер сметал мусор с мостовых в канавы, на отсыпающихся пьяных и сытых нищих.
Крепкий тополиный дух шел от молодых листьев. Малые ребятишки лазали по оврагу, собирая букетики розовых первоцветов, чтобы половину из них растерять по дороге домой.
Цветы медленно вяли на булыжных мостовых, и это тоже было признаком разгоревшейся весны.
Приятели работали у Зудина последние дни. Их отцы подрядились рубить дом богатому мужику в деревне Быковке и забирали сыновей в помощники.
Предстоящая разлука сильно огорчала Васяту и Наташу. Наташа сидела в мастерской и пела самые печальные песни, какие знала. Васята совсем раскис, у него все валилось из рук.
Вася ломал голову, обдумывая: сказать, или не говорить Насте о том, что он уходит на все лето в Быковку. «Скажу, а ей, может, вовсе наплевать?» — мучился он.
По привычке молодежь каждый вечер собиралась у хибарки цыгана. Сегодня все уже были в сборе, отсутствовала только хозяйка. Яшка-цыган, несмотря на жаркую погоду, охал на печке:
— Остывает моя кровь! Был цыган, как огонь, стал цыган, как головешка... Один горький дым!
Настя явилась с мокрыми косами.
— Ты что, купаться ходила? — спросила Поля Метелина.
— Нет, просто умылась после работы! — отмахнулась Настя и весело объявила: — Я теперь тоже работаю. На пристани, грузчицей!
