— Чего пятки? — Васята даже сел. — Вась, ты сказал пятки, а чего пятки-то?
— Печет! — рявкнул Вася. — И отвяжись! Вася с шумом перевернулся на другой бок.
— Ты зачем свистишь? — заинтересовался Васята. Ответа не было.
«Это Васька носом свистит, спит уже. А я чего-то не хочу спа-а-а-а...»
Раздирающая рот зевота помешала закончить мысль. Крепкий сон, издревле обитающий на сеновалах, наконец изловчился и повалил Васяту.
Внизу хрумкала, пережевывая жвачку, корова и время от времени шумно вздыхала.
...Ребятам поручили ошкуривать бревна. Васе нравилось, как под его топором отпадала побуревшая кора и обнажалось ясное, солнечного цвета тело дерева.
Отцы были взыскательны и суровы, и первое время к концу дня мальчики с трудом разгибали спину. Но они не жаловались. Им хотелось скорее перенять ту заветную сноровку, в которой заключена красота плотницкого труда.
Изредка перешучиваясь, отцы, казалось, поигрывали трехсаженными бревнами, точно и плотно укладывая их в венцы. Только прилипшие ко лбу волосы да рубаха, взмокшая на спине, говорили, чего стоит эта работа.
Погулять приятелям удавалось редко. Обычно только под воскресенье. Тогда они вместе с деревенскими ребятами отправлялись в ночное.
Военные рассказы Васи взбудоражили быковских мальчишек. Как только деревня оставалась позади, босоногие, вихрастые всадники превращались в чудо-богатырей. Заморенные крестьянские лошаденки, помахивая нечесаными гривами, пускались в нескладный галоп.
А ночью у большого костра ребята как завороженные слушали рассказы про знаменитые битвы и подвиги великих полководцев. И каждый чувствовал, как бьется его мужественное сердце, как вольно дышит богатырская грудь, вздымая тяжелые латы.
Вася и сам удивлялся, откуда он знает столько всяких историй. И не догадывался, что обязан этим своей памяти. Ему довелось повидать много разного народа. И всегда получалось так, что, глядя в серьезные пытливые глаза неграмотного полуголодного мальчика, люди одаривали его всем прекрасным, что хранилось в их выдубленных суровой судьбой сердцах. Незаметно для себя Вася брал от каждого человека и берег в памяти злую и веселую побасенку, острое, меткое словцо и множество дорогих народу сказаний, передающихся из уст в уста от дедов внукам.
— А в нашей церкви богомаз сидит. Святых подправляет, которые совсем стерлись, — доложили Васе быковские друзья.
— Ребята, как пошабашим, айда смотреть? — загорелся Вася.
— Да не... Мы уже ходили.
— Теперь вы идите, — мямлили ребята и наконец признались: — Боязно! Шалый он, богомаз, и злющий.
— А мы пойдем, да, Васята?
— Как же! Обязательно надо сходить!
Приятелям повезло. Часов с девяти утра полил такой дождь, что плотникам пришлось бросить работу. Отцы залезли под навес и ворчали, поглядывая на затянутое тучами небо. Вася с Васятой, перемигнувшись, как стрижи, вылетели из сруба и пустились к церкви.
Потоптавшись в притворе, чтобы отлетела грязь с босых ног, ребята чинно вошли в церковь. Посреди ее, возвышаясь под самый купол, стоял деревянный помост, На куполе среди облаков, похожих на взбитые подушки, были нарисованы толстые ангелы с куриными крылышками.
Под помостом, на полу, стояло множество всяких банок, плошек, черепков с яркими, веселыми красками. Валялись разбросанные кисти.
Ребята сделали несколько шагов и остановились в смущенье: уж больно звонко прозвучало шлепанье босых ног по каменному полу. Со стен, неодобрительно поджав губы, смотрели святые. Наверху кто-то гулко закашлял. Васята потянул Васю за рукав.
— Пойдем отсюда, чего тут...
— Держи их! Они подслушивали! Они подсматривали! — загремело вслед уходящим ребятам. С помоста свешивалась кудлатая голова с зелеными глазищами и рыжей бородой. Голова скосила глаза и с издевкой осведомилась:
— Что, мальцы, святого труса празднуете? Вася вспыхнул:
— Не больно-то напугались!
— Подумаешь, страх какой... Залез наверх и орет, как лешак! — поддержал Васята.
— Смотри, какой храбрый народ! — удивилась голова и многозначительно прибавила: — Ну, погодите, я сейчас слезу.
Голова скрылась, и на помосте показался высокий мужчина в замазанном красками балахоне. Ловко хватаясь руками за перекладины, он стал спускаться. Васята рванулся к дверям, Вася удержал его:
— Погоди, успеем убежать.
Человек спустился и подошел к мальчикам.
— Будем знакомы. Меня зовут Федором Кузьмичом, а вас как?
Он протянул удивительно маленькую руку и так хорошо улыбнулся, что ребята тоже заулыбались.
— А меня зовут Васей...
— А я Васята.
— Очень приятно! Так чего же вы тут искали?
— Нам сказали, тут богомаз святых подправляет, вот и пришли... поглядеть. Это вы богомаз?
— Я, — засмеялся Федор Кузьмич. — А ваши ребята напугались и удрали!
— Это не наши, — это быковские, а мы пришлые. Из Балакова.
— Плотники мы, — солидно отрекомендовался Васята.
— Плотники? — переспросил Федор Кузьмич, с сомнением оглядывая щуплые фигурки приятелей.
Вася смутился.
— Да нет, наши отцы плотники, а мы только помогаем.
Васята укоризненно посмотрел на приятеля.
— Ну чего ты? Мы же с тобой всю зиму у Зудина работали. Сами, одни. Не верите? — обратился к художнику. — Вам кто этот помост строил?
— Плотник здешний, а что?
Васята важно откашлялся:
— А то, что никудышная работа! Скажи, Вась?
Вася критически осматривал помост:
— Н-да! Тоже плотник называется, на живульку сляпано!
— Почему на живульку?
— Потому, — поучительно заговорил Вася, — потому что растяжки неплотницки сделаны. Такими растяжками только плети бабы связывают. Хлипкий помост-то?
— Да, шатается.
— Ну вот, — заторопился Васята. — Их надо бы заподлицо и маненько в укос, а они напрямки, на один гвоздик пришиты.
— О-о, — с уважением протянул Федор Кузьмич. — Теперь вижу, что вы заправские плотники... Знаете, вы тут посидите, а я сбегаю в лавочку, поесть чего-нибудь куплю. С самого утра не евши. Приду — посидим, поговорим. Идет?
— Что ж, можно посидеть, все равно нам работать нельзя — дождь.
— Только вы недолго! — забеспокоился Васята. — А то нас еще выгонят отсюда!
— Я скоро! — крикнул художник. — Вот я как шагать буду! — Он высоко поднял ногу и сделал огромный шаг в дверь.
