им?ем ли мы д?ло с нормальным челов?ком... Челов?к этот просто до посл?дняго момента не отдавал себ? полнаго отчета в положеніи, в том акт?, который он совершал. Всетаки при самом жел?зном характер?, при самообладаніи, которому равнаго нельзя найти, что-нибудь в челов?к? дрогнуло, зашевелилось, вы почувствовали бы тяжелое переживаніе. Но ничего этого не было... Повидимому, челов?к с пониженной сознательностью, я сказал бы — с пониженной чувствительностью' ...
Признать, что Гучков, как считал Щеголев дал 'совершенно правильную разгадку р?жущей глаза выдержки' Царя нельзя. В вид? иллюстраціи (с наивной как бы просьбой в журнал не записывать) Гучков приводил отзыв одного из великих князей, котораго он вид?л через н?сколько дней посл? отреченія: 'Господи, Господи, что за челов?к! Я вид?л Государя посл? отреченія, и вы знаете, что он мн? сказал: 'Ну что, как у тебя там-то?' и назвал им?ніе, гд? в. кн. всегда жил. Это один из очень старых людей, перед которым не приходилось комедіи играть. Мы могли подумать, что перед нами это была комедія, что он взял всю свою твердость и мужество в руки, чтобы не показаться ослаб?вшим, но это челов?к свой..., перед которым не надо было прикидываться!' И н?кій великій князь, информировавшій Гучкова, и сам Гучков проявили себя плохими психологами. Гучкову м?шало понять переживанія момента и увид?ть н?что обычное, челов?ческое в этих переживаніях личное враждебное отношеніе к отрекшемуся монарху.
Поражает в допрос? Гучкова утвержденіе, что ему совершенно неизв?стна была обстановка, предшествовавшая акту отреченія 2-го. Не только неизв?стна была в момент самих переговоров, но и тогда, когда Гучков давал свои показанія в Чр. Сл. Комиссіи. 'Мн? казалось, — говорил там Гучков, — из разговоров, которые я им?л потом с Рузским, что даже самыя крайнія р?шенія, которыя принимались и потом отм?нялись, не шли дальше обновленія состава правительственной власти'. Гучков категорически заявлял, что Рузскій не знал (?!) о дневной телеграмм? с отреченіем. 'Когда вы предложили акт отреченія, вам Государь не сказал, что у него есть уж свой, уже заготовленный акт', — задал Гучкову вопрос предс?датель комиссіи. 'Н?т', — отв?тил Гучков. Если бы в обстановк? 2-го марта Гучков ничего не зам?тил, это можно было бы объяснить и волненіем, о котором говорит Шульгин, и утомленіем от предшествовавших дней и, наконец, сосредоточенностью мысли на выполненіи возложенной на него отв?тственной миссіи или выработаннаго им плана[228].
Из царскаго по?зда делегаты перешли в вагон главнокомандующаго, гд? Рузскій разсказывал, как подготовлялась псковская драма, и как посл?довательно происходили вс? ея этапы. Поздн?е вс? газеты обошел разсказ Шульгина, как происходило отреченіе, и в этом разсказ?, воспроизводившем стенограмму доклада Шульгина во Временном Комитет?, была затронута и предварительная стадія отреченія, объяснявшая, почему манифест был пом?чен дневным временем. Тогда это указаніе прошло почти незам?ченным, т?м бол?е, что в первых публикаціях манифест был пом?чен 12 часами ночи (с прибавкой в объясненіи: посл? прі?зда депутатов), что и запечатл?лось в общественном сознаніи. Но как могла остаться Гучкову неизв?стной предварительная стадія отреченія через пять м?сяцев, совершенно непонятно. Допустим, что Гучкову в то время хот?лось, быть может, бессознательно, с одной стороны, остаться иниціатором попытки спасенія династіи и трона, а с другой стороны — акта, который безбол?зненно завершал в переходное время революціонную смуту[229]. Он яри этом совершенно забывал, давая характеристику психологіи имп. Николая II, что в часы переговоров с думскими делегатами 2-го в сознаніи монарха даже не мог встать вопрос о крушеніи династіи, — был личный вопрос, к разр?шенію котораго в отрицательном смысл? для себя Николай II посл? долгих колебаній и возможно мучительных переживаній был достаточно подготовлен... 'Сердце царево в руках Божіих', — написал Царь Столыпину еще в 1906 г. И Царь вн?шне примирился с личной катастрофой для себя. Зд?сь больше всего сказалась, повидимому, та мистическая покорность судьб?, в которой н?которые, пытавшіеся разгадать ''сфинкса' на престол?, видят 'сущность' характера погибшаго ужасной смертью Императора. Как свид?тельствует запись царскаго дневника 2 марта, ея автор внутренне не примирился с т?м, что произошло. Краткое описаніе дня он закончил словами: 'В час ночи у?хал из Пскова с тяжелым чувством пережитаго. Кругом изм?на, трусость и обман'[230]. 'Отчаяніе проходит', — писал отрекшійся Император жен? 4-го марта.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
ТВОРИМЫЯ ЛЕГЕНДЫ
I.Колебанія Царя.
В им?ющейся исторической литератур? в связи с актом отреченія 2-го марта ими. Николая II создались уже дв? легенды — одна противор?чащая другой.
Виновником происхожденія одной явился ген. А. И, Деникин, который в 'Очерках русской смуты' сообщил о факт? им?вшем яко бы м?сто на другой день посл? отреченія. 'Поздно ночью, — писал Деникин в книг?, вышедшей в 1921 г., — по?зд уносил отрекшагося императора в Могилев... Никогда никто не узнает, какія чувства боролись в душ? Николая II — отца, монарха и просто челов?ка — когда в Могилев?, при свиданіи с Алекс?евым, он, глядя на него усталыми, ласковыми глазами, как-то нер?шительно сказал: 'Я передумал, прошу вас послать эту телеграмму в Петроград'. На лист? бумаги отчетливым почерком Государь писал о своем согласіи на вступленіе на престол сына своего Алекс?я... Алекс?ев унес телеграмму и... не послал. Было слишком поздно: стран? и арміи объявили уж два манифеста. Телеграмму эту, 'чтобы не смущать умы', никому не показывал, держа в своем бумажник? и передал мн? в конц? мая, оставляя верховное командованіе. Этот интересный для будущих біографов Николая II документ хранился зат?м в секретном пакет? в генерал-квартирмейстерской части Ставки'.
Таким образом осуществилось как бы предчувствіе ген, Болдырева, занесенное им в дневник: 'какая-то непрочность чувствовалась в этом документ?, когда я нес его для передачи по аппарату' д?ло шло о манифест? с отреченіем в пользу Михаила.
Как ни мало в?роятен был подобный факт, сообщеніе авторитетнаго мемуариста без критики и анализа воспринималось в поздн?йших работах, претендовавших на характер исторических изсл?дованій, хотя к этому времени уже был опубликован матеріал, который заставлял по меньшей м?р? с н?которой осторожностью относиться к факту, переданному в восноминаніях Деникина. Так воспроизвел это сообщеніе в 1931 г. Троцкій в книг? 'Исторія русской революціи'; за ним повторил в 1934 г. и Чернов в 'Рожденіи революціонной Россіи'.
Желая уяснить себ? обстановку, в которой могла родиться легенда о том, что Царь в теченіе третьяго марта (он прибыл в Ставку в 9 ч. веч.) перер?шил вопрос, завершенный наканун? в 12 час. ночи, я обратился непосредственно к автору воспоминаній, указав ему на мотивы, которые заставляют сомн?ваться в возможности такого факта. Ген. Деникин отв?тил формально: 'эпизод с телеграммой имп. Николая II изображен мною совершенно точно со слов покойнаго ген. Алекс?ева. I т. 'Очерков', гд? об этом говорится, вышел при жизни ген. Юзефовича, бывш. ген.-кварт. Ставки, которому я в свое время сдал этот документ'... Мог бы разъяснить Базили, который, по порученію ген. Алекс?ева, вы?зжал на встр?чу Царя и вм?ст? с ним прибыл в Могилев. Вот что отв?тил на мой вопрос Базили: ...'Сообщаемое Деникиным должно быть основано на недоразум?ніи. Я сам бес?довал тогда по этому поводу с Царем, выразил ему всю скорбь, которую вызвало у нас его р?шеніе устранить сына... Может быть, Царь высказал Алекс?еву сожал?ніе, что не внял его сов?ту отречься в пользу Ал. Ник.'[231].
Совершенно очевидно, что ни утром, ни днем 3-го Царь не думал перер?шать того, что установлено было в Псков?. В 2 часа 56 мин. им была послана со ст. Сусанино в Петербург телеграмма новому государю. Она была адресована 'Его Императорскому Величеству' и гласила: 'Событія посл?дних дней вынудили меня р?шиться безповоротно на этот крайній шаг. Прости меня, если им огорчил тебя и что не усп?л предупредить... Горячо молю Бога помочь теб? и нашей Родин?'[232]...
