чтобы приказы 'издавались из центра, сверху': если 'начальство потеряет свой авторитет... нельзя будет вести войска в атаку'. Стремленіе поддержать дисциплину и является основным мотивом в обвиненіях 'высшаго офицерства' в контр-революціонности. Н?которые командиры были 'очень тактичны': 'когда произошел переворот, отреченіе и проч., они потихоньку убрали вс? портреты, а в н?которых частях портреты демонстративно висят. Когда солдаты требовали, чтобы портреты были убраны, то начальники отказывались' — отказывались (добавляли депутаты) не потому, что 'находили, что он должен вис?ть.... а потому, что, по их мн?нію, дисциплина не позволяла... Этим создавались отношенія, грозившія большими посл?дствіями'... даже 'ужасная атмосфера', по словам докладчиков, — могли быть 'убійства'. 'Нетактичность' сказывалась в срываніи 'красных бантов' — этих вн?шних атрибутов революціи[318].
Уполномоченные Врем. Комитета отм?тили 'подозрительное отношеніе' солдат к начальству. Этому настроенію, по их мн?нію способствовал, с одной стороны, 'приказ № 1', с другой — 'неправильное истолкованіе событій'... 'Мы зам?тили, что т?м офицерам, которые пытались объяснить солдатам происшедшій переворот, даже прощались гр?хи прошлаго, они сразу как-то выростали в их глазах; но особое недов?ріе было там, гд? замалчивали, гд? не собирали солдат, не объясняли происшедшаго или давали тенденціозное объясненіе, там создавалась почва страшнаго недов?рія. Старое недов?ріе как то слабо, а недов?ріе посл? переворота.—новое — ужасно[319]. В т?х же частях, гд? собирали и объясняли событія, там сразу возстанавливалось дов?ріе: даже в т?х частях, гд? его раньше не было. Эти части могут в огонь и в воду пойти'... Депутаты д?лали любопытное поясненіе: 'знаменитый приказ № 1 и всевозможные слухи породили изв?стную дезорганизацію в 'зеленых' частях, гд? мужики. В частях, бол?е революціонных (?), ничего подобнаго не было. Там и с офицерами уживаются очень хорошо'. Может быть, еще бол?е интересны их наблюденія по м?р? приближенія к фронту: 'что касается общаго настроенія войск, то вблизи позицій оно у них такое веселое, радостное и хорошее, что отрадно становится. Там мы вид?ли настоящіе революціонные полки с полн?йшей дисциплиной, полное объединеніе с офицерами'[320]. Уполномоченные многократно во вс?х частях бес?довали с солдатами в отсутствіе команднаго состава. Бес?ды эти начертали ц?лую программу м?р, которыя надлежало осуществить, и которыя соотв?тствовали желанію солдат (о программ? мы скажем ниже). Политическое настроеніе армейской массы характеризуется достаточно заявленіем Янушкевича Временному Комитету: 'Я должен сказать откровенно, насколько я вид?л, настроеніе сплошь республиканское' — в?роятно, правильн?й было бы сказать: 'за новый строй'[321].
Приходилось уже упоминать о том энтузіазм?, с которым на фронт? были встр?чены члены Гос. Думы солдатской массой. Их по?здка вообще носила характер какого-то тріумфальнаго шествія: их встр?чали 'везд?' торжественно, с музыкой: словами 'нев?роятная овація', 'царскій пріем', 'носили на руках', 'склонялись знамена' пестрит их отчет... 'Были полки, гд? нас бол?е сдержанно принимали — зам?чали депутаты — но общее впечатл?ніе в громадном большинств? случаев такое, что посл? обм?на прив?тствій, посл? такого рода бес?д, они нас поднимали и выносили до наших саней. Мы не могли распрощаться. Они ц?ловали нам руки и ноги'. Могли, конечно, депутаты н?сколько самообольщаться[322], но все же не настолько, насколько это представлено в секретной телеграмм? 18 марта, посланной в Токіо японским послом. Он передавал своему дипломатическому начальству, что сообщеніе членов Врем. Ком., командированных на фронт, составлено 'весьма оптимистически, но на самом д?л? положеніе
Отчет делегаціи коснулся лишь ближайшаго к столиц? фронта. Путем сравненія можно дать, пожалуй, и лучшій отв?т на вопрос, как отнеслась фронтовая армія к перевороту, и как этот переворот повліял на армію. Возьмем два м?ста, гд? было хуже всего: гвардейскій корпус и Балтійскій флот. Относительно гвардіи это особо подчеркнул Алекс?ев в разговор? с Гучковым 11 марта: 'зд?сь событія нарушили равнов?сіе, и зам?чается н?которое броженіе и недов?ріе к офицерскому составу'. Для характеристики этих отношеній у нас им?ется интересный 'дневник' неизв?стнаго офицера-интеллигента, написанный в вид? писем к родным из Луцка[323]. 'Дневник' им?ет н?сколько резонерскій отт?нок — наблюденія см?няются разсужденіями. Автор отм?чает сложность и трудность положенія гвардіи в силу той двойственности, которая получилась от того, что революцію совершили запасные батальоны стоящих на фронт? полков, и что из т?х же полков направлялись в Петербург части для подавленія революціи. Впечатл?нія наблюдателя до полученія изв?стія об отреченіи формулировано им 4 марта так: 'сознательное меньшинство (солдат) довольно, но хочет отомстить вождям павшаго режима, большинство же относится ко всему происшедшему с полным безразличіем и хочет только одного — мира... Офицеры, понурые, убитые страхом за будущее, ходили один к другому, нервничали, строили планы и тут же сами их опровергали. Я не знаю такого тяжелаго дня. Полумертвый я заснул'... 4-го получено было сообщеніе о назначеніи Вел. Князя главнокомандующим. 'Я сообщил это солдатам. Они опять молчали'. Вечером пришла телеграмма о новом министерств? — 'среди офицеров общее ликованіе... Вс? ув?рены, что Николай II отрекся от престола'. Любопытным сообщеніем кончает наш своеобразный мемуарист свое письмо: 'У н?мцев — ликованіе. Выставляют плакаты, салютуют, играют оркестры[324]. Попытались наступать на VII корпус..., но были отбиты. Наше высшее командованіе растеряно... не знают, что им д?лать. Надо было устроить парад, самим салютировать, выставлять поб?дные плакаты, заставить играть оркестры, воспользоваться моментом для подъема духа солдат... Но... жизнь вот течет так, будто ничего не случилось. Это ужасно, но я над?юсь, что посл? манифеста у нас что-нибудь сд?лают'...
11 марта письмо начинается бол?е или мен?е оптимистической оц?нкой: Слава Богу, теперь стало проясняться, все же возможность кровавых событій не совс?м исключена. Надо помнить, что положеніе гвардіи особенно тяжело... ея старое офицерство и генералитет им?ют опред?ленную репутацію... Вот каким представляется мн? положеніе. Во-первых, ни одну воинскую часть так не волновали петроградскія новости, как гвардейцев... А св?д?нія из Петрограда приходили запоздалыя, преувеличенныя, часто нел?пыя. В?рили всему, и ничего нельзя было опровергать. Во-вторых, когда пришло изв?стіе об установленіи новаго порядка, то офицеры стали подозр?вать солдат, а солдаты офицеров. Мы не знали, как отнесутся нижніе чины к событіям, поймут ли они происходящее, а главное — не заразятся ли они петроградским прим?ром, не вздумают ли у нас см?нять начальников и заводить собственные порядки; не знали мы также, не захотят ли они прекратить войну, не предпримут ли они какого-либо насилія для ея прекращенія; наконец, мы не знали, одинаково ли воспримут новыя в?сти вс? части, или полк пойдет на полк и батальон на батальон, а в?дь у нас до н?мцев — н?сколько верст, случись что-нибудь, и фронт будет прорван, может быть прорван в н?скольких м?стах, и что тогда? И мы томились и не знали, как лучше исполнить свой долг. А солдаты в то же время не дов?ряли офицерам. Они не знали, на сторон? какого строя мы стоим и одинаковаго ли мы направленія; они боялись, что с нашей стороны
Как всетаки характерно, что вс? инциденты, о которых разсказывает автор писем, вращаются около имен ген. Гольгоера, гр. Ротермунда, Клод-фон-Юренсбурга, бар. Штемпель и т. д. В?дь это они готовы 'открыть фронт'[326], это они составляют 'н?мецкую партію', козни которой пытается раскрыть Чр. Сл. Комиссія Врем. Правительства, и о кознях которой так много говорили до
