революціи. Эти легенды и сплетни из среды придворной, бюрократической, военной и общественной перешли в народ. По всему фронту прокатилась волна недов?рія — на позиціях около Риги в 80 сиб. стр?лк. полку солдаты, как и в Особой арміи, высказывали опасенія, что офицеры сдадут позиціи н?мцам; повсюду требуют удаленія 'баронов, фонов и прочих шпіонов'. Это отм?чает поздн?йшій доклад (апр?льскій) члена Гос. Думы Масленникова, пос?тившаго фронт... Нач. 3 п?х. дивизіи ген. Шолп, устраивает манифестаціи, чтобы доказать, что он не н?мец и вполн? сочувствует перевороту (Селивачев)... По истин?, что пос?ешь, то и пожнешь[327].
'В основ? вс?х этих нел?постей, обнаружить которыя перед ними иногда все-таки удается — пишет наш офицер родителям с просьбой довести до св?д?нія Гучкова о положеніи на фронт? — лежит одно соображеніе, которое нельзя опровергнуть. Переворот совершился в тылу, а у нас все остается по старому; высшая власть вв?рялась при павшем правительств? его приверженцам, а они вс? на м?стах. Надо немедленно см?стить вс?х генералов с н?мецкими фамиліями и других, которые навлекут на себя подозр?ніе. Надо сд?лать это скор?е, иначе начнется солдатская самоуправа...[328] . Нужны немедленныя и р?шительныя м?ры — иначе власть ускользнет из наших рук, иниціатива преобразованій перейдет от нас к ним, армія начнет разлагаться, и пораженіе будет неизб?жно'. Сл?дующее письмо, написанное на другой день — 12 марта — когда в ротах 'уже начали см?щать офицеров и выбирать себ? новых', полно пессимизма: 'Конечно, надо над?яться до самой посл?дней минуты, но я считаю солдатскій бунт вполн? возможным. Еще вчера они качали Тимохина, говоря, что в?рят ему, что ничего без его согласія не предпримут. А сегодня, когда оп пришел в роту, они кричали ему 'вон' и объявили зат?м, что выбрали себ? новаго ротнаго командира. Изм?неній и колебаній их настроенія ни предугадать, ни направить нельзя. Вчера вечером положеніе казалось прояснившимся. Сегодня оно ухудшилось. Мы все время переходим из одной полосы в другую. У н?которых начинают опускаться руки, до того эти волненія утомляют. Н?которые говорят, хоть бы скор?е на позиціи, там все будет лучше, поневол? люди сдержат себя'. 'Вообще положеніе безвыходно' — заключает автор, — 'руководить событіями уже нельзя, им просто надо подчиниться'. 'Армія погибла' — это становится лейтмотивом вс?х посл?дующих писем.
Итог индивидуальных переживаній сгущал картину, как можно усмотр?ть хотя бы из поздн?йшаго доклада депутата Масленникова, пос?тившаго по полномочію Врем. Комитета территорію Особой Арміи в апр?л?. В этом доклад? уже не будет н?сколько сантиментальнаго мартовскаго флера, но он все же будет очень далек от пессимизма 'умнаго... классоваго врага' пролетарской революціи. Реалистическій итог для марта, пожалуй, можно охарактеризовать записью ген. Селивачева 26-го: 'Вчера в газет? 'Кіевская Мысль' было сообщено, что от Особой арміи вы?хали в Петроград делегаты в Сов?т Р. и С. Д. и в запасные гвардейскіе батальоны, чтобы заявить, что Особая армія с оружіем в руках будет защищать Временное Правительство и не потерпит ничьего вм?шательства в д?ла правленія до созыва Учредительнаго Собранія'.
Общее впечатл?ніе, что эксцессы на фронт?, им?вшіе м?сто далеко не повсем?стно, в значительной степени связаны были с н?которым чувством мести в отношеніи начальников, злоупотреблявших своими дисциплинарными правами[329]. Революція с перваго же момента, независимо от 'новых законов о быт? воинских чинов', конечно, должна была перестроить в бытовом порядк? систему отношеній между командным составом и солдатской массой. 'Рукоприкладство' в арміи должно было исчезнуть, но 'оно настолько вкоренилось — говорили в своем отчет? депутаты, пос?тившіе С?верный фронт, — что многіе не могут от него отстать. Когда солдаты спрашивали нас, можно ли бить, то мы при офицерах говорили: 'н?т, нельзя', и ничего другого, конечно, говорить не могли'. Отрицать явленіе, о котором с негодованіем говорила даже ими. А. Ф. в одном из писем к мужу (офицеры, по ея выраженію. слишком 'часто' объясняются с солдатами 'при помощи кулака') нельзя. Если для начальника одной казачьей части, который на С?верном фронт? 'морду набил' в революціонное время, эта несдержанность сошла благополучно, то на Западном фронт? проявленіе подобной же бытовой служебной привычки 8 марта стоило жизни виновнику ея, как разсказывает прикомандированный к фронту француз проф. Легра (полковник ударил солдата за неотданіе чести и был растерзан толпой). Едва ли к числу 'лучших' военачальников принадлежал тот командир 68 сиб. стр?л. полка, который был арестован 'письменным постановленіем депутатов от офицеров и солдат этой части', равно как и три его подчиненных, удаленных от командованія, причем к постановленію депутатов 'присоединились почти вс? офицеры полка'. Мотивом ареста и удаленія выставлялось: р?зкое и грубое обращеніе, недов?ріе к боевым качествам и несочувственное отношеніе командира полка к перевороту. Этот эпизод дошел до военнаго министра в силу настойчивости, которую проявил полк. Телеграмма нач. корпуса, посланная Алекс?еву, сообщала, что 'продолжительныя ув?щеванія и бес?ды с офицерскими и солдатскими депутатами 18 и 19 марта не привели к возстановленію законнаго порядка'. Командующему корпусом удалось добиться освобожденія из-под ареста командира полка, но депутаты продолжали настаивать на оставленіи избраннаго ими командира полка, ссылаясь на газетное сообщеніе о разработк? комиссіей ген. Поливанова вопроса о подбор? высшими начальниками своих помощников. Для уговора полка вы?хали два члена Гос. Думы. Алекс?ев законно негодовал на самоуправство, признавая невозможным руководиться проектами, не санкціонированными к проведенію в жизнь и толкуемыми солдатами 'вкривь и вкось', и требовал, чтобы в полку были возстановлены офицеры или полк был бы раскассирован: 'при таких условіях работа арміи не может итти' — телеграфировал он военному министру. Но в данном случа?, повидимому, формальная правота входила в коллизію с бытовой правдой, и тот факт, что д?лу 68 сиб. стр. полка придали такое значеніе, показывает, что оно не было явленіем рядовым в жизни арміи в первый період революціи. Почти несомн?нно, что политика сама по себ? в этих бытовых столкновеніях на фронт? стояла на втором план?.
Эксцессы во флот?.
Если в гвардейском корпус? непосредственно посл? переворота солдатская масса держалась настороженно, 'что-то' ожидая, то в Балтійском флот? барометр, опред?ляющій силу волны взбудораженной стихіи — 'психоза безпорядка', с перваго момента 'лихорадочно' колебался; были моменты, когда казалось, что 'спасти' может только 'чудо'. Дневник Рейнгартена, одного из т?х молодых энтузіастов, которые сгруппировались вокруг адм. Непенина и мечтали о 'новой жизни великой свободной Россіи'[330], очень ярко передает атмосферу настроеній, царившую в Гельсингфорс?. Только тенденціозность, не желающая считаться с фактами, может привести к выводу, что 'лукавая' политика Непенина стоила ему жизни (Шляпников). Мы приводили уже офиціальныя телеграммы командуюшаго Балтійским флотом, опровергающія эту большевицкую легенду. 28 февраля Рейнгартен записал: 'Наш начальник и командир в общем настроен празднично и сочувствует революціи во спасеніе родины'... В смутные дни Непенин 'твердо р?шился оставаться на взятой позиціи', т. е. поддержки Временаго Правительства. Он сказал фл.-кап. кн. Черкасскому, и. д. начальника штаба, по порученію товарищей выяснявшему р?шеніе командующаго флота, что он не выполнит противоположнаго приказанія 'сверху', если таковое посл?дует. 2 марта командующій объявил о своем р?шеніи на собраніи флагманов: ...'Буду отв?чать один, отв?чаю головой, но р?шил твердо. Обсужденія этого вопроса не допускаю'... В зависимости от св?д?ній, приходивших из Петербурга, 'радость' см?нялась 'тревогой' у молодых энтузіастов, окружавших Непенина. Но пришел манифест об отреченіи, и Рейнгартен 'на зар? новой жизни великой, свободной Россіи' записывает: 'ночь без сна, но какая великая, радостная, памятная ночь счастливаго завершенія Великой Россійской революціи'. Отм?тка в дневник?, сд?ланная в 7 ч. 20 м. утра, была преждевременна. В 6 ч. 35 м. веч. Рейнгартен вписывает: 'в общем, кажется, мы идем к гибели'... 'От Родзянко приказано задержать объявленіе манифеста... Что это опять начинается?' — с волненіем спрашивает себя автор дневника: 'горю весь, все время вскакиваю и хожу'. 'Нервность растет. Отовсюду слухи о безпорядках, им?емых быть'... 'Психоз безпорядка перекинулся сюда: на 'Андре? Первозванном' подняли красный флаг'. Началось 'возстаніе' на линейных кораблях, арест и разоруженіе офицеров. Крики 'ура' перем?шиваются со стр?льбой из пулеметов. 'Неужели все погибнет' — вновь мучительно записывает Рейнгартен... Трагически закончилось движеніе, однако, только во второй бригад? линейных кораблей, которой командовал, находившійся на 'Андре? Первозванном', в. ад. Небольсин. В записи на 3 марта 'флагманскаго историческаго
