Полной лопатой! В который раз ругала себя последними словами за то, что поддалась на Любавины уговоры. И вспоминала, как Любава на мои робкие сомнения по поводу южных нравов отвечала со смехом:
– Ты что, считаешь себя Анжелиной Джоли или Клаудией Шиффер? Думаешь, каждый встречный мужик будет бросаться на тебя с диким ревом и валить на траву? Запомни раз и навсегда: если женщина не хочет, к ней никто не пристанет, пальцем не тронет. Хочет она или нет, всегда написано у нее на лице крупными буквами.
– А если попадутся такие, которые не умеют читать даже крупные буквы? – неуверенно возражала я.
– У нас уже лет сорок обязательное среднее образование, а в Абхазии до сих пор учатся по нашим учебникам, – отвечала Любава.
Вадим, видно, умел читать по лицу. И не только написанное крупными буквами. Но истолковал все превратно. Испугался, что я его соблазню и брошу, и придется ему, как бедной Лизе, бежать, топиться к пруду. Но даже сравнение с бедной Лизой не рассмешило меня.
Разговор с ним решительно выбил меня из колеи. Я долго лежала в ванне, пытаясь расслабиться в теплой воде, но нервное напряжение не проходило. Давно я не переживала столь горькой обиды. Какой-то солдафон, грубиян и нахал, который абсолютно не в моем вкусе, вдруг отчитал меня так откровенно и бесцеремонно! Спрашивается, с чего вдруг набросился с дурацкими обвинениями? Какой нежный тип! Мальчик неискушенный! Испугался, что погладила его по щеке… Не в постель же затащила.
Фыркнув от негодования, я с головой погрузилась в воду. Но хоть и хорохорилась, и сердилась, было мне больно и стыдно. По незажившей ране, по истекавшему кровью самолюбию вновь полоснули бритвой, что оказалось не просто ужасно, а невыносимо мучительно и досадно. Я вынырнула на поверхность и, закусив губу, тихонько повыла. Без слез, потому что от злости на себя я не плачу. Конечно, строгий наблюдатель назвал бы мои переживания сопледавилкой. Но с каких это пор растерзанную совесть и вывернутую наизнанку душу стали называть соплями?
– Скотина! Тупая, бесцеремонная скотина!
Я с остервенением ударила ладонью по воде и поднялась на ноги. В зеркале на стене ванной рассмотрела абсолютно измученное лицо с темными кругами под глазами. Неудивительно, что Вадим меня в грош не ставит. Приехала гостья, словно снег на голову свалилась, и внешне смотрится – краше в гроб кладут. Но, может, я просто отвыкла видеть свое лицо без косметики? И Юра абсолютно прав, что подобрал себе более презентабельную супругу. Интересно одно: почему в журнале ни разу не сделали замечания по поводу моего внешнего вида? Не пригрозили уволить, если я не поработаю над своей внешностью? Нет, здесь не то. В Москве я ведь тоже смотрела в зеркало. И нравилась себе. Вероятно, все дело в том, блестят ли глаза. Живешь ли ты радостным ожиданием и предчувствием счастья. Праздник ли у тебя на душе или гнетущий холод. Все же Любава права: мне нужны новые наряды, хорошая косметика, да и к стилисту сходить бы стоило. Подобрать прическу, макияж…
Но даже столь приятные во всех отношениях мысли мало меня успокоили. Где я, а где тот стилист? Обида, досада, стыд смешались в один ядовитый коктейль. Я отвернулась от зеркала. Ничего, придет мой час! Отосплюсь, позагораю под южным солнцем, восстановлю спортивную форму, и тогда посмотрим, Вадим Борисович, как вы будете нос воротить!
Слегка обтершись полотенцем, я, как была, голышом, залезла под одеяло, а ненавистную ночную сорочку зашвырнула на плательный шкаф. Но с каким удовольствием я зашвырнула бы туда источники своих страданий… Весь боекомплект: Юру, Лизоньку и Вадима. Но это было так же немыслимо, как проснуться поутру в московской квартире.
Еще в ванной в голове у меня копошились трусливые мысли: сбежать из ненавистного дома спозаранку, лишь только займется заря. Однако рассудок победил. Неприятно сознавать, но Вадим правильно поступил, обозначив свой статус-кво и очертив границы, которые мне не позволено переступать. Влюбиться можно быстро, даже потерять на время голову. Только что потом делать со своей влюбленностью и как промывать мозги, пропитанные любовной патокой? Страдать и мучиться? Вот уж что не по мне! Москва закрутит, затянет в омут с потрохами. Больше в Абхазию я не вернусь, даже если здесь появятся лучшие в мире горнолыжные трассы. Да и с Вадимом наши пути точно – могу под этим подписаться! – никогда не пересекутся. А Любаве я выскажу все, что о ней думаю, когда вернусь. Вернее, если вернусь.
События сегодняшнего и впрямь сумасшедшего дня вытеснили из головы реально важные проблемы. Насчет паспорта нужно решать немедленно. Иначе я проторчу здесь до морковкиного заговения и вдобавок ко всем прелестям потеряю любимую работу. Но завтра, первым делом, я заплачу Вадиму за жилье. Чтобы он там ни говорил, как бы ни отказывался, но лучше от него не зависеть. Я не приживалка, не нищая, не камелия, чтобы жить за чужой счет. И пусть попала в непростую ситуацию, однако найду способ выйти из нее достойно. Конечно, придется потратить часть денег шулера. Ничего, я все возмещу в Москве и сдам в милицию. Зачем мне головная боль и деньги преступника?
После ванны я рассуждала вполне здраво и логично, и все же мысли стали путаться. В них стали вторгаться непонятные видения – цветные, размытые, словно акварели импрессиониста. Я поняла, что засыпаю. Последним перед глазами проплыл взгляд Вадима. Тот самый, который он бросил на меня за столом у Мадины. Наши глаза встретились, я быстро отвернулась, потому что разглядела в них… Нет, не нежность. Добров, похоже, никогда не слышал этого слова. Он смотрел на меня с таким видом, с каким голодный человек глядит на хлебную пайку. Хотя возможно, я увидела в его взгляде то, что желала увидеть. Но когда мужские пальцы под дождем коснулись моего лица, мне почудилось, что вода, стекавшая по щеке, зашипела, испаряясь, настолько горячей была та рука.
– М-м-м… – промычала я и теснее прижалась щекой к подушке, чтобы стереть то прикосновение. Оно до сих пор жгло кожу, даже после дождевых потоков, щедро омывших меня с головы до ног, даже после купания в ванне…
…Мне показалось, что я только-только стала погружаться в сон, когда чья-то рука коснулась моего плеча, а мужской голос тихо окликнул:
– Оля!
Я быстро открыла глаза. Вадим сидел рядом на кровати. В комнате все еще было темно, но я видела его отчетливо. Наверное, уже начало светать.
– Что случилось? – спросила я.
– Ничего, – ответил Добров. – Просто я не могу уснуть. Пусти к себе, а?
– Но ты же… Ты еще и таким образом решил проверить меня на стойкость?
Я села на постели, забыв, что на мне нет ничего из одежды и, охнув, натянула одеяло до подбородка.
– Убирался бы ты подобру-поздорову, а то с твоими проверками я точно никогда не высплюсь.
– Выспишься. – Он потянулся ко мне и бесцеремонно сдернул одеяло. И тихо засмеялся. – Так ты уже готова?
– Отстань! – прикрывшись подушкой, я попыталась вырвать у него одеяло. – Убирайся! Нахал!
Но одеяло, а следом подушка полетели на пол, а я непонятным образом оказалась у него на коленях. Жадный рот прижался к моим губам. И я задохнулась от восторга. Наконец-то! Вот отчего я сердилась, вот почему я проклинала Вадима – все оттого, что так долго ждала этого поцелуя.
Мы целовались неистово, до боли в губах, и отрывались друг от друга, чтобы перевести дыхание. А затем Вадим опрокинул меня на спину, кажется, поперек кровати, и тут уж я дала себе волю, чего никогда не позволяла с Юрой. И кричала, и стонала, и просила Вадима, чтобы он не останавливался. Мне было невыразимо хорошо. Я чувствовала себя такой счастливой! Казалось, весь мир вот-вот вспыхнет, как бенгальский огонь…
– Кукареку! – истошный вопль ворвался в сознание.
Я вздрогнула и открыла глаза… Но лучше б я их не открывала.
В комнате определенно посветлело. В распахнутое настежь окно врывались звуки раннего утра. Пока еще робко щебетали птицы. Один за другим начинали распевку петухи… Вадима рядом не было.
Я тихо, сквозь зубы выругалась. До чего дошла, оказывается! Эротические сны я видела крайне редко, да и были они более скромными, почти целомудренными. А тут… Я испытала неподдельное разочарование. И чувствовала себя от этого усталой и разбитой. Оказывается, с Юрой я не изведала и половины того, что
