одной травинки, каждый цветок и букашку. Кажется, про все, что живет, растет, цветет, размножается, ползает и кусается в тайге, она могла рассказывать часами. Несколько раз Лена пробовала провести нечто вроде эксперимента: словно невзначай заводила разговор о том или ином животном, растении, насекомом, и старушка тут же одаривала ее такой интересной информацией, которую не найдешь ни в одном справочнике, а порой и в научном труде.
Всю свою скромную пенсию она тратила на лекарства, витаминные добавки для своих подопечных, обходясь минимумом одежды и еды.
– Тайга меня прокормит, – любила говорить Елена Васильевна.
И правда, каких только вкусностей не попробовала у нее Лена. Незаметно накопился неплохой материал, и она все чаще подумывала о книге, в которой хотела бы рассказать о маленькой, сухонькой женщине с сильным характером с далекой таежной биостанции. Тут она поймала себя на мысли, что перестала вслушиваться в мягко журчащий говорок Елены Васильевны.
– ...Бывает, что и соболь болеет, – рассказывала та. – У него тогда на шкуре короста, а это ее обесценивает. Я получаю из Москвы вопросник. Спрашивают, почему болеет соболь? На мой взгляд, причина простая: когда соболь ест только орех и рябину, он болеет. Если же много мясной пищи, он всегда здоров.
– Елена Васильевна, в прошлый раз вы хотели о медведях мне рассказать, – попросила Лена, дослушав о болезнях соболя.
Коротницкая задумчиво глянула на собеседницу:
– Если обещала, значит, расскажу. – Она кивнула на окно, к которому почти вплотную подступили мрачные ели. – Сейчас в тайге опасно. Медведи из берлоги вышли, а из корма – только черемша да дудка, вот и бродят они, злющие от голода. Это он в клетке смирный, и то, когда сыт. А ты попробуй с ним на воле встретиться, и не дай бог, если с мамашей и детенышем, тогда пощады не жди. Медведица мать любящая, за ребенка, не задумываясь, на смерть пойдет. Лет двадцать назад у нас в экспедиции случай был: огромного медведя самка насмерть забила за то, что он ее медвежонка сожрал.
– Выходит, они собственного детеныша способны съесть? – удивилась Лена.
– На нем же не написано, чей он, а для самцов они первейшее лакомство. Поэтому и рожает медведица раз в два года. Пестует малыша до тех пор, пока он будет в состоянии за себя постоять или хотя бы убежать. – Елена Васильевна отпила чай. – Конечно, раньше медведя больше было. Старались на него не с ружьем, а с рогатиной ходить, а теперь про это забыли – карабин ведь надежнее. И стал медведушко исчезать в наших краях. А ведь глянь, каков красавец, какова силища! – Женщины с восторгом смотрели на огромного зверя, развалившегося по всей клетке.
Елена Васильевна выглянула в окно:
– Темнеет, не побоишься по лесу идти, а то я тебе провожатого по телефону кликну?
– Спасибо, Елена Васильевна, дорогая. – Лена ласково коснулась сморщенной, в коричневых пигментных пятнах руки старушки. – Я на тропе каждую кочку знаю. Расскажите лучше еще что-нибудь.
– Ну, раз интересно, слушай о знаменитой «медвежьей катастрофе», что у нас в шестьдесят втором году случилась. В шестьдесят первом не уродились кедровые орехи, от этого вымерли кедровки, бурундуки. Медведь-то сам шишку не добывает, а любит по осени чужими запасами поживиться, поэтому в зиму лег плохо, голодным, и вышел рано, еще снег не сошел. Молодняка тогда много погибло. В шестьдесят втором опять неурожай. Орех вызрел только местами, опал рано и как-то сразу. Зато рябины уродилось вдоволь, за всю жизнь такого обилия ягод не встречала! Вот медведи на нее и набросились, предпочли пихтовой хвое. А она жиру не дает. Звери тогда вовсе не смогли залечь в берлоги и стали спускаться с гор. Страшнее зверя, чем голодный шатун, в тайге нет! В ту зиму они давили друг друга, нападали на людей. В Привольном двоих медведи съели, нескольких покалечили. На биостанции тоже пришлось отбивать настоящую атаку. Шестеро оголодавших зверюг взломали ограду в маральем питомнике. Пришлось всех пристрелить. Спать, бывало, ложились – и карабин рядом заряженный. – Елена Васильевна потянулась к шкафу, достала альбом с фотографиями. – Когда медведи стали губить людей, собрали мы группу охотников и на моторке поднялись по Казыгашу – искать бродячих хищников и уничтожать их. Вот смотри, на этой фотографии нас семь человек.
– А вы единственная женщина, и не страшно было? – потрясенно спросила Лена.
– Естественно, страшно, особенно ночью, когда слышишь жуткий рев и как он ворочается в валежнике. Мы в тот раз больше десятка шатунов уничтожили. – Она захлопнула альбом, положила его на место. – Тут в ста километрах от нас раньше зимовье было, Шайдак называлось. Зимой охотники жили, летом – рыбаки. Интересный случай там произошел. Мы подошли на моторке к берегу, смотрим, весь берег в медвежьих следах. Людей – ни души! Хорошо, если успели убежать, а вдруг хуже? – Елена Васильевна перевела дух. – Как вспомню, до сих пор страх разбирает. Парень один, наш зоотехник, молодой совсем, вылез на берег и пошел по следу. Только приблизился к одной из избушек, а на него через развешенную рыбачью сеть – медведь. От неожиданности парень прыгнул в реку, поскользнулся на камнях и выстрелил в воздух. А шатун запутался в сетях, ревет белугой, изо рта пена от дикой ярости. Пришлось пристрелить его. Смеемся, шутим над парнем, подходим к жилой избе. Я убрала кол, который дверь подпирал, открыла ее, и, представляешь, на полу, среди рассыпанной посуды – другой. Пасть ощерил и как рявкнет! Как я успела дверь захлопнуть и кол приставить на место, не знаю. Мужики потом говорили, что не у одного в штанах сырость завелась. – Елена Васильевна засмеялась. – Сейчас вроде смешно, а тогда не до смеха было! Оказывается, шайка медведей захватила Шайдак. К счастью, рыбаки успели вовремя уйти. Один из хищников разворотил потолок избы и пролез в нее. Сожрал ведро сахара, вырвал из окна раму, выбросил на улицу радиоприемник и улегся отдыхать. Второй завладел шалашом из коры. В нем хранились две бочки мяса. Разломал их, наелся, отбил атаки друзей по несчастью и поселился в стойбище охранять добычу. Обиженные пытались взломать ледник с рыбой, но напрасно. Досталось им лишь два ведра с рыбьими кишками да головами. Так потом одно нашли километрах в трех от стана, на тропе, все изгрызенное, измятое, разорванное пополам. Наверно, воришка затолкал в него морду, пытался вылизать дно и долго потом не мог избавиться от такого намордника...
Лена засиделась у Елены Васильевны, и обе спохватились, что уже поздно, когда на небе вспыхнули первые звезды.
С трудом убедив беспокойную старушку не провожать ее до первых домиков биостанции, девушка отправилась по тропинке через ночной лес. Темные ели четко вырисовывались на фоне более светлого неба. Над ними постепенно всходила луна, освещая все мертвенно-бледным светом.
На подходе к домам Лена вдруг заметила знакомую парочку. Ей совсем не улыбалось встречаться с ними, и, отступив в тень огромного кедра, она затаила дыхание. Алексей и Наташа медленно проследовали мимо и уселись на поваленный ствол в нескольких шагах от ее тайного убежища. Невольно она оказалась свидетелем чужого свидания. Лену пробрала неприятная дрожь. Не хватало, чтобы ее обвинили в преднамеренном подглядывании. Можно представить, как разъярится Алексей.
Мужчина и женщина молча сидели на некотором расстоянии друг от друга. Ковалев закурил сигарету, повернулся к Наташе.
– Зачем ты хотела меня видеть? – спросил он.
Наталья пододвинулась ближе, взяла его за руку:
– Я очень соскучилась, а вы как приехали, так ни разу на меня не взглянули.
– Надеюсь, ты поняла, что я был очень занят. Скоро начнется заготовка пантов, да и других вопросов набралось. Меня же несколько дней не будет.
– Но вы же заметили, что Елена Максимовна пропала, и искали ее повсюду, пока Коротницкая не позвонила.
Лена поняла, что девушка обижена до глубины души.
– Зачем вы ее с собой взяли, обойтись нельзя было?
– Наташа, предоставь мне самому решать, с кем идти в тайгу. – Алексей приподнялся с бревна, и Лена мысленно ему зааплодировала.
Девушка вскочила следом, ухватила его за рукав:
– Поцелуйте меня, как тогда, на празднике...
Алексей повернулся к ней, и Лена замерла.
– Наташа. – Ковалев мягко взял девицу за плечи. – Пойми, я тебя поцеловал не как женщину, а как равноправного партнера. Ты же так стойко держалась! Мне очень жаль, что тебе показалось другое.
