цвет. Из-под ног выбивались ярко-розовые венчики бадана, острые стрелки черемши. Май в тайге – время появления на белый свет детенышей маралов, косуль, кабарги. Медвежата начинают бегать за своими косолапыми мамашами. Птичьи гнезда полны разноцветных теплых яиц. Еще несколько ясных солнечных дней, и буйно потянутся вверх травы, зацветут кустарники и деревья.
Рогдай бежал рядом, изредка касаясь ноги хозяйки. Уши у него были насторожены. Резкие запахи дикой тайги будоражат, но пока не вызывают опасения, поэтому пес иногда позволял себе пошнырять в ближних кустах.
Уезжали они из Привольного теплым, почти летним днем. Детвора бегала в легких футболках и шортах, женщины облачились в яркие летние платья.
Им же пришлось одеться сегодня потеплее: в стеганые куртки, свитера, высокие резиновые сапоги, вязаные шапочки. Поутру шел пар изо рта, а на листьях и траве лежало тоненькое кружевное покрывало инея.
Уже давно скрылся из виду крошечный поселок биостанции. Тропа свернула вправо, пошла круче, и стало сразу труднее дышать. Взбираясь на щеку горы, они постепенно покидали дно долины, заваленное огромными камнями. Все чаще попадались участки мокрого снега. Шли гуськом, изредка покрикивая на лошадей, пытавшихся на ходу ухватить пучок молодой травы. Тропа, хорошо заметная на желтом суглинке, метнулась в кедровый лес. Очевидно, недавно прошла сильная буря, и здесь было много поваленных деревьев. Ветром выворотило десятки кедров, при падении захвативших корнями огромные пласты земли. Повсюду лежал валежник, огромные обломки старых деревьев, «пол» кедрового леса покрывал влажный зеленый мох. Он поглощает все, что падает на землю. Он не терпит в соседях ни трав, ни цветов, не дает расти лиственным деревьям – поэтому в кедровом лесу все так однообразно, одноцветно. Разве только лучи весеннего солнца, проскользнув сквозь пушистые, густые кроны деревьев, скрасят скучный фон причудливым узором, сотканным из света и теней.
Алексей принялся изучать в бинокль вершины кедров, что-то записывать себе в блокнот.
– Урожай орехов в этом году должен быть отменным, – сообщил он, довольно улыбаясь, Максиму Максимовичу, – а это значит, что и пушного зверя много добудем. Вы знаете, – обратился он к попутчикам, – до революции таежники жили в основном за счет кедрового промысла. За сезон заготавливали до полутора сотен пудов ореха с гектара, причем самым примитивным способом – колотом да байдоном.[6] Иногда грешили: спиливали дерево из-за нескольких десятков шишек. Сейчас и подавно этим пользуются. Придет такой горе-шишкобой в тайгу, ему бы раз добычу урвать, а потом хоть трава не расти! А ведь каждому из этих красавцев не менее сотни лет надо расти, чтобы первый урожай дать. Этому вот богатырю, – он любовно прикоснулся к коре огромного кряжистого кедра, – уже лет триста- четыреста с гаком. Вообще-то правильное его название «кедровая сосна», настоящий кедр у нас не растет. А вы знаете, чем он отличается от обычной сосны? – Алексей доброжелательно посмотрел на Лену, и она, хотя в душе все перевернулось, приняла его тон.
– Пожалуй, семенами?
– Не только. Во-первых, живет в два раза дольше, почти восемьсот лет. Во-вторых, в кедровых лесах никогда не бывает гнуса. Заведите у себя мебель из кедра, и исчезнет всякая моль. Теперь посмотрите сюда, – он сорвал небольшую веточку. – У нашего сибирского кедра хвоинки длиннее и мягче, собраны в пучок по пять штук, а у сосны только по две.
– В свое время я служил срочную на Дальнем Востоке, – вступил в разговор Максим Максимович, – так у тамошнего кедра и шишка подлиннее, и орех потверже. Раскусить его, к вашему сведению, не просто, если только зубы покрепче, чем у Змея Горыныча заиметь.
Лена взглянула вверх. Первые сучья огромного дерева начинались высоко, где-то на уровне третьего этажа городского дома. Какую же силу и ловкость надо проявить, чтобы взобраться на него! Глаза Алексея поблескивали в полумраке лесной чащи, и Лена удивилась, как преобразилось его лицо, потеплело, исчезли жесткие складки возле губ. Он наклонился, вытащил из-под мха вышелушенную шишку.
– Кедровка поработала. Много тут ее скрадков в окрестностях. Жадная птица, ненасытная, но благодаря ее запасам сколько новых кедровых деревьев появилось!
Весеннее солнце превратило в воду почти весь снег на альпийских лугах. Бурые и рыжие холмы оголились во всей своей зимней неопрятности: старая, войлоком сбившаяся трава, убитые морозом еще по осени толстые стебли маральего корня, борщевиков, чемерицы. В ложбинах, где снег вытаял в последнюю очередь, лежали усталые кусты кашкары.
Неожиданно из-за горы вылезла мохнатая, темная туча, и заморосил мелкий, надоедливый дождик. Пришлось достать плащ-палатки. Накрывшись с головой, Лена вмиг потеряла связь с окружающим миром. Обзор сузился до минимума. Она видела только участок тропы перед собой и мерно покачивавшийся круп лошади. Все звуки леса заглушили шелестящий шорох дождя по брезенту и глухое чавканье сапог и копыт по раскисшей жиже.
Тропа пошла под уклон. Лошади скользили по суглинку, приседая на задние ноги. То и дело приходилось придерживать тюки, чтобы они не завалились набок. Пальцы ног болели, вдавленные в твердый носок сапога. Наконец дождь перестал. Небо поднялось, верховой ветер погнал тучу на восток. Впереди показалась белая шапка горы. Алексей по пути прихватил небольшой сухой ствол дерева, значит, скоро привал и долгожданный отдых.
Лена почти не чувствовала усталости, но так хотелось поскорее оказаться на ровной поверхности, сменить надоевшие сапоги на удобные ботинки. Однако до лагеря пришлось идти еще более километра, пока не нашли сухого места. На их счастье, это был внушительный скальный выступ, а под ним черный зев углубления. Максим Максимович, отодвинув ветки можжевельника, пролез в узкую щель между двумя вертикально стоящими плитами. Нехитрое убежище, не пещера, но сухо, тепло. Места хватит и для людей, и для вещей. Палатку можно не ставить, все равно в ней не теплее, чем на улице. Хотя на ночлег останавливаться было рано, но решили, что для первого дня прошли достаточно.
Расседлав и стреножив лошадей, отогнали их на небольшую поляну, густо поросшую молодой травой.
Максим Максимович принялся хлопотать около костра, Лена занялась приготовлением обеда. Алексей, захватив топорик, скрылся в лесу. Рогдай увязался за ним, и вскоре Лена услышала стук топора и рассерженное верещание потревоженной кедровки. Отец развел костер, подрубил сушняка, помог подвесить над огнем два котелка с водой. Алексей принес большую охапку пихтового лапника, и вскоре мужчины соорудили в укрытии высокую мягкую постель, застелили ветки плащ-палатками, побросали сверху спальники.
Солнце выглянуло из-за туч, сразу стало жарко, и Лена сняла куртку. От земли, камней, травы поднимался легкий пар. Сапоги нагрелись от костра и жгли ноги. Мужчины ушли за дровами для вечернего и утреннего костров, и она решила переобуться. Сняв сапоги и толстые, из козьей шерсти носки, внимательно осмотрела ноги: потертостей и ссадин, к счастью, не было. Лена с удовольствием пошевелила пальцами, почувствовала невыразимое наслаждение от прикосновений ласкового прохладного ветерка. Сзади послышались шаги.
– Наслаждаешься? – Алексей за ее спиной бросил на камни сушняк, подошел к костру. Он тоже снял куртку, оставшись в толстом свитере и жилете с множеством карманов. – Что у нас на обед?
– Каша гречневая с тушенкой и компот. Я его, чтобы остыл, в ручей поставила.
– Это хорошо! – Он потер руки, протянул их над костром, искоса наблюдая за Леной. Она натянула ботинки и принялась их зашнуровывать. – Устала? – Не глядя на нее, он присел на дальний конец бревнышка около огня, достал из пачки сигарету, размял пальцами. – Ноги не сбила?
– Не сбила и не устала. А разве мы перешли на «ты»?
Он исподлобья посмотрел на нее и, прикурив, сильно затянулся, пустив в небо густую струю дыма.
– Вчера вечером, неужели не заметила?
Лена вспыхнула.
– Чудовище! – прошипела она в ответ и бросилась на помощь отцу, кряхтевшему под большой
