– В гостиничном гараже, – столь же быстро ответил итальянец, – если никто до нее не добрался.
– Я постараюсь пробиться к посольству. Если получится подключить посла... – Костин тяжело вздохнул. – Времени очень мало, но я попробую... И все-таки пойду пешком. Так безопаснее. – Он с сожалением посмотрел на бутерброды. – Чем скорее я туда попаду, тем лучше.
– У вас еще есть время, чтобы выпить кофе и съесть пару бутербродов. – Анюта пододвинула ему тарелку. – И захватите несколько штук с собой. Я их уложу в пакет.
– Спасибо. – Костин благодарно взглянул на нее. – Здесь есть какой-нибудь подвал?
– Я смотрел, – отозвался итальянец, – подвал заперт, и проникнуть туда можно только с помощью гранаты.
– Жаль. – Костин обвел взглядом бар. – Все-таки отсюда надо уйти. В нынешней ситуации могут начаться разные безобразия. И мародеры заявятся сюда в первую очередь. Вам лучше подняться наверх. Небольшая баррикада на лестнице тоже не помешает. – Он оценивающе взглянул на Джузеппе: – Надеюсь, в мое отсутствие вы присмотрите за женщинами?
– Не сомневайтесь, я присмотрю за всеми, – усмехнулся итальянец.
Костин понимал, что это весьма слабое утешение, но делать было нечего. Он допил кофе, положил в карман пакет с бутербродами.
– Я вернусь, как только смогу. Постараюсь вместе с Максимом.
– Не забудьте о Ташковском, – напомнила Галина Ивановна.
– Попробую, – сухо ответил Костин. – Не уходите из гостиницы.
Он вышел из бара, миновал вестибюль и, остановившись возле стеклянной входной двери, долго вглядывался в темноту. Убедившись, что поблизости никого нет, толкнул дверь и очутился на улице.
Костин двинулся к той части города, где находилось российское посольство, стараясь держаться ближе к стенам домов и прятаться в тени деревьев.
Поначалу он шел довольно быстро, скользя вдоль домов, как привидение. Но, приближаясь к президентскому дворцу, он понял, что вступает в район, забитый войсками Арипова. Темные улицы освещались фарами сновавших туда-сюда грузовиков, лязгали гусеницы и ревели моторы танков и БМП, перебегали с места на место солдаты, там и тут раздавались резкие команды и редкие, пока одиночные выстрелы.
Костин нырнул в сплошную стену кустарника, окружавшего маленькую площадь с неработающим фонтаном. Накрывшись с головой курткой, он развернул карту и осветил ее фонариком. И тяжело вздохнул. По всему выходило, что добраться до посольства и правда будет чертовски трудно. На его пути находилась старинная крепость Фаттах, которую Арипов, как и его предшественники, использовал в качестве арсенала.
Некоторое время Костин вглядывался в карту, стараясь найти наиболее безопасный вариант обходного пути. На это придется потратить лишний час времени, но другого выхода не было. Он прислушался. И догадался, что его беспокоило в последнее время. Просто смолкла артиллерийская канонада и наступила сравнительная тишина.
Юрий Иванович вынырнул из кустарника, огляделся по сторонам и быстро перебежал улицу. Он завернул за угол, вновь огляделся и пошел, почти побежал в сторону от крепости.
Интересно, почему прекратился артиллерийский обстрел? В своей жизни он повидал немало боевых действий в Латинской Америке, в Африке и на Ближнем Востоке, поэтому научился не игнорировать подобные детали и делать из них выводы.
Орудия и ракетные установки, несомненно, принадлежали Рахимову. Он сам видел, как правительственная артиллерия безнадежно застряла на горном перевале. Пушки Рахимова стреляли, разумеется, не в воздух, а по живой силе противника. Теперь огонь прекратился, и это однозначно говорило о том, что силы оппозиции передвигаются, а то и атакуют войска Арипова, потрепанные артиллерийским обстрелом и ракетными ударами.
Подтверждением этому могли быть новые залпы. И если они прозвучат ближе, стало быть, наступление Рахимова проходит успешно.
Костин так увлекся рассуждениями, что чуть не налетел на армейский патруль. Лишь в последний момент успел юркнуть в тень. Патруль прошел мимо, и он с облегчением перевел дух. Когда он почти добрался до посольства, ему удалось избежать встречи с тремя патрулями. Но это сильно задержало его, и, когда он достиг нужной улицы, было уже очень поздно. Но не это было самое страшное. Дорогу к посольству преграждал кордон из трех БМД,[3] грузовика и нескольких десятков солдат. Заграждения из мешков с песком, темные окна посольства, крупнокалиберные пулеметы, смотревшие в сторону крохотного пятачка российской территории, гранатометчики с «Мухами»... Все это говорило о том, что посольство не охраняют от нежелательных эксцессов, его готовятся захватить. И Юрий Иванович снова ушел в тень.
Артур Ташковский был удачливым писателем.
Критики его хвалили. Он исправно получал различные премии и лауреатские звания. Его книги шли нарасхват и приносили приличную прибыль. Он рассчитывал на то, что доходы будут расти, поскольку реально оценивал свои возможности. Возможности, которые позволяли ему жить так, как всегда хотелось, – ни от кого не завися, не надеясь ни на чье покровительство. И поэтому он всеми силами старался поддержать в глазах читателя тот образ, что когда-то скроил по собственному усмотрению и который рьяно культивировал с помощью литературных обозревателей и лит-агентов.
Свой первый роман «Капкан для недоноска» он опубликовал десять лет назад. В то время начинающий писатель носил скромную фамилию Ташков (Ташковским его «сделали» в издательстве, посчитав отцовскую фамилию неподходящей для обложки).
Когда-то его статейки о том, как славно охотиться на шустрого хариуса где-нибудь на Алтае, или о том, какие чувства испытывает человек, встретившись с медведем на горной тропе один на один, печатались в «Комсомолке», но успех имели средний, и Артур жил впроголодь. Когда «Капкан» оказался первым в списке бестселлеров, никто не удивился больше, чем сам Артур Ташковский. Он знал, что вкусы читателей переменчивы и хорошо писать – это еще не все. Чтобы закрепить успех, нужно стать заметной фигурой на общественном небосклоне. Необходимо превратиться в звезду.
И он решил подхватить мантию Джека Лондона, а если получится – самого Хемингуэя, и стать мужчиной из мужчин. Он охотился на сибирских медведей, кавказских кабанов и уссурийских тигров, ловил рыбу на Каспийском море, ходил под парусом на балтийских регатах и взбирался на вершины Памира и Кавказа, летал с геологами на вертолете и, как Хемингуэй, потерпел катастрофу, только в горах Таймыра, где впервые попробовал сырую оленью печень и пил стаканами теплую еще оленью кровь... И как ни странно, везде под рукой оказывались фотографы, или оператор с видеокамерой, или бородатый летописец с диктофоном на изготовку. И все эпизоды его бурной жизни тотчас озвучивались на телеэкране или попадали на страницы газет и журналов.
И лишь иногда ему становилось стыдно. Потому что на самом деле до Хемингуэя или Джека Лондона ему было так же далеко, как до звезды с красивым названием Альтаир. И медведи, и кабаны, и даже единственный тигр – в него он не сумел попасть с трех выстрелов – на самом деле были жалкими, затравленными животными. Как и тот марал, которого доставили ему из заказника ради очередной серии фотографий и рогов, их ему не хватало для охотничьей коллекции. Маралу только что срезали панты. Он смотрел на Ташковского огромными печальными глазами. И Артур впервые не смог выстрелить, ушел в охотничью избушку. И только через некоторое время сумел пересилить себя и сфотографироваться рядом с уже убитым оленем, на голове которого услужливые егеря исхитрились закрепить чужие рога.
Штурм горных вершин состоял в том, что его буквально вносили на вершину профессиональные, хорошо оплаченные альпинисты. А от сырой печени и крови его вырвало за ближней ярангой, и после он целую неделю жил на одной минеральной воде... Вертолет же Артур ненавидел и залезал в него, только когда появлялась необходимость освежить в памяти читателей свой героический образ. Образ отчаянного, готового на все ради интересного материала писаки, батяни Арта, как прозвали его журналисты. Правда, рыбалку Ташковский любил и достиг в ней неплохих результатов. Но, несмотря ни на что, он все же был хорошим писателем, хотя и опасался, что скоро выдохнется и провалится с очередным романом.
