пиломатериалов, разбудил брата, они вместе поужинали, а потом проговорили допоздна. Давид рассказал о том, как получилось, что он убил Рохелио, о Карлоте Амалии Басайне и – самое главное – о своей бессмертной части.
– Знаешь, у нее голос совсем нехороший, не поймешь – женский или мужской, страшный такой, но теперь я уже не так боюсь, как раньше. Папа говорит, что это не дьявол, что мне надо повторять: «Дьявол не существует», – и тогда голос пропадет.
– И что, помогает?
– Как бы не так! Наоборот, с каждым днем становится все наглее.
– Любопытно… Судя по тому, что ты мне рассказал, он ведет себя словно строгий папаша. И представляется твоей бессмертной частью?
– Да, угадывает все мои мысли и даже требует, чтобы я ему отвечал! Ты когда-нибудь слышал что-либо подобное.
– Я знаю только про переселение душ после смерти. А еще читал где-то, что те, кто кончает жизнь самоубийством, тем самым доводят свою бессмертную часть до безумия, и она в итоге терпит неописуемые муки. Но вообще-то я в этом не очень разбираюсь.
– Так что мне делать? Дядя Грегорио советует слушаться ее, может, подскажет что-нибудь полезное.
– Возможно, но если тебе не нравится, просто не обращай внимания, и все! Ну а теперь расскажи мне про то, как было с Дженис!
– Все вышло очень по-дурацки.
– А как вы понимали друг друга?
– С помощью жестов, больше никак. И вообще ничего глупее со мной в жизни не было!
– Она ведь очень знаменитая певица, знаешь?
– Да, Чоло говорил мне. Вот, посмотри! – Давид достал из папки вырезку из «Лос-Анджелес таймс» и передал брату.
– Ах ты, черт! – восхищенно произнес Чато. – Просто невероятно, как это у вас все получилось, братан! Ну а что с «Доджерс»?
– А вот, – показал Чато другую вырезку. – Нас с Дженис напечатали в один день!
– Круто, повезло тебе! «Новый питчер из Мексики»! Так в чем дело, почему ты не стал играть у них?
– Да не люблю я бейсбол, какой интерес в том. что один бросает мячик, второй бьет по нему палкой, а потом бежит как угорелый? А эта форма, которую надевают во время игры, такая смешная, они в ней просто как цыплята голозадые! Мне понравилось только, что там можно постоянно сплевывать прямо на поле.
Позже Давид признался, что все же жалеет о потере контракта с «Доджерс» по единственной причине: играть в лос-анджелесской команде означало бы находиться рядом с Дженис.
– Я хочу поехать к ней, – произнес он с решимостью человека, не привыкшего думать о последствиях своих поступков. – Уже и деньги начал копить.
– Она ведь живет в Сан-Франциско?
– Нет, в Лос-Анджелесе, на бульваре Сансет.
– Тебе понадобится немалая сумма.
– По моим подсчетам, примерно две тысячи песо.
– А сколько ты уже скопил?
– Двести восемьдесят.
– Да, самая малость осталась. И паспорт тоже нужен.
– У меня есть постоянная въездная виза! – с готовностью похвастался Давид, и Чато улыбнулся.
– Ну, тогда все в порядке, – подытожил он и сладко зевнул. – Давай-ка спать!
Чато заснул почти мгновенно, а Давид до двух часов ночи любовался луной, грезил о Дженис, сидя возле радиоприемника, включенного на случай, если передадут песню в ее исполнении, и совершенно не обращал внимания на треск и шуршание помех.
6
С того дня Чато стал чаше появляться в домике на холме. Вообще-то он использовал его главным образом для хранения оружия и пропагандистских материалов, но, когда выдавалась возможность, заваливался спать.
– Непонятно, – удивлялся Давид. – Почему он никогда не высыпается? – Лично у него сон отнимала не политика, а мысли о Дженис. Он жил воспоминаниями о ее гибком теле, о скрещенных руках, поднимающих подол платья, о милом ушке, о том, что произошло между ними и теперь постоянно воспроизводилось в его памяти, несмотря на минувшее время.
«Поеду к ней! Если не найдется работы на какой-нибудь лесопилке, в крайнем случае займусь бейсболом». Он принял вполне осознанное решение. Ему вдруг стало стыдно при мысли о необходимости сказать Грегорио, что его совершенно не прельщает игра за дядину бейсбольную команду. Чато посоветовал ему даже не заботиться об этом.
– Отец по сути всего лишь реакционный старикашка, трусливый мелкий буржуа, который не способен разглядеть исторической роли нарождающегося пролетариата! Призрак бродит по Мексике, Давид, призрак коммунизма! Тебе надо больше узнать о революционном движении! – Чато оставлял брату стопки отпечатанных на мимеографе страниц, чтобы читал на досуге. Но стоило Давиду пробежать глазами одну- две строки, как ему становилось скучно или тут же одолевал сон. Не понимал он, что написано в этих бумагах, и не хотел понимать. Двоюродный брат напоминал ему Марию Фернанду; та тоже заставляла его изучать брошюры о защите окружающей среды и хищническом разграблении водных ресурсов.
– Мы спасем мир, Санди, спасем наши реки!
Чтобы прочитать полученную от нее экологическую литературу, Давиду понадобилось бы года три. А он изнемогал от желания вновь услышать голос Дженис: «Are you Kris Kristofferson?» – вдохнуть запах ее кожи, ощутить горячую плоть в промежности. Какое ему дело до плачевного состояния речки Кеме, что стекает с гор Атакора и чья загрязненная вода отравляет существование племени барибас? Давиду хотелось только одного – вернуться в Лос-Анджелес, но он убил человека и жил как преступник – без денег, в разлуке с близкими людьми, в страхе перед внутренним голосом, не оставляющим его в покое.
Надежды, которые Давид связывал с Чато, также не оправдались. Двоюродный брат изменился до неузнаваемости; он теперь смотрел на действительность только через призму социализма.
– Отращивать волосы и носить расклешенные брюки – это еще не значит быть современным человеком, – внушал он Давиду. – Ты должен соответствовать эпохе, в которой живешь, помнить о своем долге перед историей. Ничего, что тебе не вполне доступны мои слова, это не твоя вина. Я просто хочу, чтоб ты знал: общественный строй, за который мы боремся, создаст возможности для излечения таких болезней, как у тебя; при социализме полностью исчезнет человеческая отсталость любого происхождения. – Давиду хотелось поговорить с братом, как раньше, в детстве, но Чато этого не понимал.
– Чато, чем считали ацтеки Млечный Путь?
Брат перестал раскачиваться и сердито уставился на него; дело было поздним вечером, оба сидели на веранде в ржавых креслах-качалках.
– Давид, мы обсуждаем то, что касается непосредственно тебя!
– Ты мне как-то раз говорил, чем считали ацтеки Млечный Путь, но я не запомнил. Египтяне принимали его за рассыпанные зерна пшеницы, инки – за звездную золотую пыль, а вот насчет ацтеков я правда не помню – вроде что-то связанное с кроликом?
– Это Луну ацтеки считали кроликом; дались тебе всякие сказки, Давид! Будто не знаешь, что человек уже оставил свой след на лунной поверхности!
– Как это?
– Да ну – ты что, действительно не знаешь? Вместо того чтобы решать проблему мирового голода, гринго предпочли высадить трех астронавтов на Луну.
«Не иначе, твой двоюродный брат начитался Жюля Верна и захотел нас удивить», – вставил внутренний голос.
– А как они туда добрались?
– На космическом корабле.
