карма. – Ты ведешь себя с ней как полный идиот, а раз так, приходит другой и делает то, чего не сделал ты! Посмотри, каким довольным покидает он ее дом, даже песни на ходу распевает!»
Давид закурил сигарету, улегся на лодочную скамейку и достал, вырезку с портретом Дженис.
Проснулся он от громких голосов. Давид решил было спросонок, что пора спускать на воду, баркас, но, привстав, Разглядел в темноте неподалеку толпу галдящих рыбаков. Они стояли рядом с баркасом Кап и, окружив лежащий на песке непонятный предмет„похожий на большую неподвижную тушу. Видать, здоровую рыбину поймали, подумал Давид и пошел к ним.
– Вы меня знаете, – словоохотливо рассказывал приятелям Капи. – Зачем мне выходить в море, если вот-вот снимут запрет на ловлю? Но ведь на мели сидим, так что несколько килограммов креветок не помешает, верно? Далеко ходить не стали, встали напротив Авандаро, и сеть-то забросили всего только несколько раз, скажи, Тибу?
– Точно!
– Короче, только начали, как вдруг слышим, тарахтит где-то вверху, со стороны мангровых зарослей, и вроде бы к нам приближается, глядим – мать честная, вертолет, какого хрена он тут делает, говорю я Тибурону, а тот, зараза, зависает прямо над нами, и не успели мы опомниться, сбрасывает вот его! – Капи показал рукой на мешок, из которого торчала голова мертвеца. – А он – хрясть! – прямо в баркас, а те, в вертолете, развернулись и убрались восвояси. Я говорю Тибурону, мол, там, в мешке, наверно, человек мертвый, вот черт, ну что, откроем? И вот он, пожалуйста, с простреленной головой, и хрен его знает, что теперь с ним делать!
В этот миг Давид, до сих пор не издавший ни звука, вдруг закричал:
– Чато! – и упал на колени возле трупа. – Чато, что они с тобой сделали!
– Ни черта себе! – пробормотал Тибурон. – Кажется, наш приятель его знает.
Давид разрыдался.
– Спокойно, друг! – начали утешать его рыбаки. Капи протянул ему почти пустую бутылку с недопитой текилой.
– Вот глотни, приятель! Он что, не чужой тебе?
– Брат двоюродный…
– Ничего не поделаешь, приятель, все под богом ходим! Вскоре к рыбакам присоединились испуганные женщины, среди них Ребека. Увидев ее, Давид воскликнул:
– Ребека, это мой брат, он жил в том доме!
Ребека обняла его и стала нашептывать на ухо:
– Успокойся, мой песик, не плачь, не доставляй удовольствия этим кабронам, твой брат уже предстал перед Господом, он уже отмучился. – В эту минуту подошел Ривера, увидел, как его суженая утешает недоумка, и страшно обозлился; боясь сорваться, остановился в сторонке.
– Твой брат из Кульякана? – спросил кто-то Давида. Тот утвердительно кивнул. – Знаешь, где живут его родители?
– Да.
– Так надо известить их, парень? – оживился Капи. – Тибурон, возьми-ка кооперативную колымагу и отвези его к родственникам!
– Он не член кооператива и не имеет права пользоваться нашей машиной! – возразил Ривера.
– Случай исключительный, и мы не бросим парня одного в беде, ядрена мать! – огрызнулся Капи. – Я не понял, – пришел он вдруг в ярость, – может, кто-то не согласен?
Ривера хотел было что-то ответить, но сцепил зубы, и слова застряли у него в горле. Рыбаки начали сбрасываться на текилу, а у Давида в голове воцарилась полная сумятица, которую усугубляла его бессмертная часть своими обычными понуканиями.
– А что делать с мертвецом-то? – спросил кто-то.
– Положите его в рыбный холодильник, – велел Капи. – Мало ли, может, родственники не сразу заберут! Пошли, приятель! – Давида посадили в кооперативный пикап и повезли в Кульякан.
«Как же я скажу об этом тете Марии и дяде Грегорио?» – размышлял по дороге Давид. – «Веди себя спокойно и сдержанно, говори напрямик, не рассусоливай», – наставляла его карма. Давиду захотелось плакать, но он постеснялся в присутствии Капи. Тогда, чтобы сдержать слезы, Давид стал вспоминать лицо Дженис, однако с трудом мог сосредоточиться, и ее образ получался каким-то расплывчатым. – «Чато был таким хорошим, – невольно переключился Давид на мысли о брате. – Научил меня отыскивать на небе планеты, водил в кино, и хоть я не очень хорошо понял, о чем картины, все равно было здорово. Интересно, а Чоло знает, что случилось с Чато? Он хочет, чтобы я отвез груз во второй раз, но теперь уже никак не получится. Так или иначе, заберу у тети мой паспорт. Хорошо бы Нена была дома, ей проще сказать, в дядя Грегорио сердится на каждое слово, он очень вспыльчивый, чуть что – вспыхивает, как спичка! Вот Нена совсем другая, с Неной можно иметь дело…»
Начинался рассвет. Капи остановился у придорожной лавки купить текилы для рыбаков; возвращаться без нее означало бы поставить под угрозу свою жизнь.
«Бедная моя тетя, – печально думал Давид, – ей будет страшно смотреть на мертвого Чато, у него прямо во лбу дыра от пули, похожая на грязное пятно, и лицо старое, будто ему лет восемьдесят. Ну, как мне сказать им?» – «Я тебе уже целый час вдалбливаю как! – напугал его внутренний голос. – Главное, не мямли, говори торжественно, будто вручаешь флаг, покрывавший гроб убитого солдата!»
Однако, когда приехали в Коль-Поп, Давид по-прежнему не знал, с чего начать; наставлений кармы оказалось недостаточно. Он с удивлением увидел на крыльце дома тетю Марию, стоящую, будто в ожидании, в домашнем халате. Но самое удивительное, она действительно ждала его, будто знала, что спустя несколько недель после исчезновения из дома на холме и отсутствия неизвестно где племянник объявится именно сегодня. Увидев его, тетя даже попыталась улыбнуться.
– Как ты, мальчик мой? Где ты пропадал?
– В Альтате, я там нашел работу. Раньше не мог к вам приехать. – Мария проводила его в дом и обняла, заливаясь слезами.
– Тетя, почему вы поднялись с постели так рано?
– Ах, мой мальчик, я уже три ночи не сплю, все думаю о Чато; стоит мне веки прикрыть, он тут же встает перед глазами, даже твой дядя обратил внимание! Какую новость принес ты мне о сыночке моем?
Давид, чувствуя, что выдержка подводит его, выпалил одним духом:
– Тетя, Чато убили!
Мария судорожно вздохнула, и по ее щекам заструились слезы.
– Откуда ты знаешь?
– Его сбросили в море, я сам видел, один рыбак из кооператива привез его на берег.
– Где он?
– В Альтате.
– Пойду за Грегорио.
Через минуту с ворчанием вышел дядя.
– Вот сучьи дети, мать их…
Чато лежал в доме Ребеки, укрытый саваном из лиловых цветов. Его перенесли туда, так как Ривера наотрез отказался отпереть дверь принадлежащей кооперативу холодильной камеры. Рыбаки при входе поснимали шляпы. Давид со слезами наблюдал, как воссоединилась семья: всхлипывали Нена и Джонленнон, тетя Мария гладила рукой обострившиеся черты лица и бесчувственное тело сына.
– Бедный мой мальчик, совсем зарос, – еле слышно говорила она. – Вот наконец я могу обнять тебя!
– Мы их разоблачим! – промолвила Нена.
– Кого, дочка? – взорвался Грегорио. – Полицию? Военных? Мы уже раз попробовали подать в суд, обивали пороги, просиживали в приемных, разговаривали с чиновниками, и все закончилось ничем! Нас никто не услышал! Не-ет, прав был Альфонсо, мир праху его! Женщины определенно ничего не понимают! Надо просто похоронить его без всяких разоблачений и скандалов, даже извещать никого не будем, ни друзей, ни родственников, иначе и глазом не успеешь моргнуть, как набегут студенты и полицейские вдобавок.
