Пусть мертвый, но Чато вернулся в свою семью и принадлежал теперь только близким людям, а не коммунистам или полиции, а потому должен быть похоронен по-христиански. Мария Фернанда воздержалась от спора с отцом; сердце подсказало ей проявить терпение – ведь речь шла о чем-то гораздо более серьезном, чем защита от вымирания медведей панда. И все же она невольно подумала: что будет, если все станут молчаливо сносить произвол? Какая жизнь ждет их в условиях полной безнаказанности убийц? У нее даже мурашки по спине побежали. Ничего, еще посмотрим, чья возьмет, но только после похорон. Ребека безмолвно смотрела, стоя бок о бок с Давидом, другие рыбачки только заглядывали, не заходя в дом.
Грегорио и Давид поехали на «валиуме» в Наволато, где находилось ближайшее похоронное бюро. Там не оказалось зала для прощания с покойником, но все же нашли подходящее помещение, и на пикапе кооператива перевезли туда тело Чато. Жители Наволато – селения с белеными домиками и пыльными улочками – занимались выращиванием и рубкой сахарного тростника; здесь почти никто не знал семью Палафоксов. Пробыли в нем до трех часов дня. После безлюдной заупокойной мессы в приходской церквушке Святого Франсиско вернулись в Кульякан и сразу поехали на кладбище Хардинес-дель-Умайя. Катафалк впереди ехал с приличной скоростью. Начался проливной дождь, и в сумерках липа сидящих в машине еще больше осунулись. Когда поравнялись с кинотеатром «Эхидаль», Грегорио сказал:
– Давид, тебя разыскивает полиция, побудь-ка ты лучше в доме.
– Я хочу с вами на кладбище.
– Не стоит испытывать судьбу, племяш, нельзя, чтобы они тебя увидели.
– Пожалуйста, дядя, не высаживайте меня, я тоже хочу на кладбище. – Все пассажиры «валиума» начали плакать.
– Пречистая дева, – не выдержала тетя Мария, – разреши ему, старый, ты же знаешь, как он любил твоего сына.
– Ладно, – нехотя согласился Грегорио и, помолчав, добавил: – Но что-то мне беспокойно… – Автомобильные «дворники» старательно и размеренно сгоняли воду со стекла.
Они уже возлагали цветы на могильный камень, когда защелкали ружейные затворы и их окружили двадцать четыре человека в черном обмундировании, держа автоматы на изготовку. Вперед выступил Эдуардо Маскареньо.
– Ну наконец-то! Вот мы и встретились! – сказал он. Его черный форменный плащ поблескивал в сумеречном свете, как вороново крыло.
14
– Вы только посмотрите! – продолжал команданте. – Сегодня у меня счастливый день! – Окруженные «драконами» с ружьями на изготовку, Палафоксы невольно съежились под суровым взглядом полицейского начальника. За три часа до этого Маскареньо получил телефонный звонок от шефа полиции Наволато:
– Докладываю, нам только что поступил анонимный донос: в море выловили труп, предположительно партизана по кличке Чато; его опознал родственник, Давид Валенсуэла, известный также как Санди, который прибыл в Альтату при подозрительных обстоятельствах несколько месяцев назад; он же передал тело родителям покойного. Анонимный доносчик сообщил также, что Давид Валенсуэла работает сторожем в доме одного наркоторговца, а по ночам шляется в мангровых зарослях вместе со своей сообщницей Ребекой Мансо. Жду ваших приказаний, команданте! – Маскареньо мгновенно почуял, откуда ветер дует, и дал отбой полицейскому:
– Я сам этим займусь! – Потом приказал своему помощнику, мужчине атлетического телосложения с каштановыми волосами, стриженными под бокс: – Франко, молнией лети в Альтату и разузнай там, что к чему. – Как только помощник покинул кабинет, Маскареньо отпил из флакончика глоток «мелокса»: – Сукины дети! – и стал готовить облаву.
В первую очередь «драконы» нагрянули в Коль-Поп, но соседи, как обычно, отсыпались в выходной после пятничной пьянки и не смогли дать вразумительного ответа на вопрос, куда уехали Палафоксы. Полицейские заглянули в церковь Санта-Крус – та оказалась закрыта; объехали похоронные бюро – безрезультатно; на кладбищах тоже ничего не знали, покойника по фамилии Палафокс не хоронили. Однако к четырем часам дня Маскареньо знал, где их искать. От управляющего похоронным бюро в Наволато стало известно, что несколько нездешних прощались со своим умершим родственником в помещении, предназначенном для бальзамирования трупов, а затем поехали в Кульякан.
Маскареньо отыскал взглядом Давида и решил арестовать его тихо, без применения силы; если старик Палафокс заартачится, придется обломать ему рога, но лучше обойтись без рук – в последние дни язва начинала болеть при малейшем раздражении.
– Сеньоры, – начал он спокойным голосом, – прошу следовать со мной для выяснения некоторых обстоятельств.
– Каких обстоятельств? – спросил Грегорио.
– Касающихся похорон.
– Какое вам дело до похорон? Только не говорите, что нам запрещено хоронить наших родственников!
– Сеньор Палафокс, не кричите на меня, я с вами разговариваю очень вежливо, ваш сын партизан и…
– Ах, вот какие обстоятельства вам понадобилось выяснить? Ну так уберите свои пушки, для этого не нужно нас арестовывать! Вот мой сын перед вами, его убили!
– Нам необходимо знать кое-что еще.
– Кому это вам?
– Правосудию.
– Засуньте ваше правосудие себе в задницу!
– Я сейчас тебе вставлю в задницу, старый пердун, получай! – От сильного толчка Грегорио упал на цветы. – Не двигаться! – «Драконы» вокруг сомкнулись еще плотнее. Глаза Грегорио горели яростью. – Не вздумайте оказать сопротивление! Нам по роду службы положено защищать граждан, но, бывает, глупые граждане сами не дают себя защищать.
Мария встала перед Маскареньо, заслонив телом мужа.
– Вы самое настоящее животное!
Команданте бросил на нес испепеляющий взгляд:
– Заткнись, старая квочка!
– Послушайте, научитесь уважать пожилых людей, я вам в матери гожусь!
– Прытко пела рыбка, пасть закрой! – В то же мгновение желудок Маскареньо неудержимо свело сильной судорогой; от боли у него задрожали усы и перестали быть такими же, как у Армендариса.
В полемику вмешалась Мария Фернанда:
– Команданте, вы нарушаете процессуальные нормы!
– Заткнись, а если снова начнешь лезть со своей гребаной конституцией, я тебя арестую!
Давид с испуганной миной на лице и безвольно раскрытым ртом смотрел на целящие в него стволы «гарандов», и ему очень сильно хотелось испражниться. «Этот военный большая сволочь, – нашептывала ему бессмертная часть. – Как только подойдет поближе, сразу бей его!»
– Поднимайте старика и пошли отсюда! – приказал команданте. – Хватит с ними возиться!
Палафоксов распихали по машинам, а Давида Маскареньо взял с собой.
За рулем сидел Франко, Давида втиснули между команданте и другим полицейским на заднем сиденье. После долгого прощания с мертвым братом он совсем пал духом.
«Не показывай своего малодушия, даже если будешь умирать со страха, – наставляла его карма. – А если начнут плохо обращаться с тобой, смейся над ними, как учил тебя Чато».
– Вспомнил меня, Ротозей? – Давид утвердительно кивнул; улыбающиеся полицейские бросили на него любопытные взгляды. – Узнаешь нас поближе, и дела пойдут на лад! – Давиду захотелось посмотреть на Дженис, но он сдержал желание достать вырезку с ее фото – кто знает, на что способны эти типы, а вдруг отнимут? Дженис в его жизни занимала главное место, до нее Давид не знал ни одной женщины, если не считать того танца с Карлотой. И причина не в том, что его не влекло к противоположному полу, просто родители старались воспитывать сына, чтоб не вырос кобелем. Вот так Дженис и стала для него светом в окошке, подарком и возмещением свыше за то, что Бог сделал его не таким, как все.
