— Все глубокое любит маску [56]. Кто это сказал?
— Понятия не имею, — раздраженно бросил Харви.
— Не важно. О чем это ты так серьезно беседовал с Тессой?
Вечеринка закончилась. Питер, Тесса и Джоан уехали. Питер ушел одним из первых, заявив, что ему пора, иначе в полночь он превратится в быка. Время уже перевалило за полночь. Мой отправилась спать. Луиза также удалилась в свою комнату. Клемент медлил с уходом. Сефтон, теперь уже без митры, креста и фиолетового шарфа, тихо сновала туда-сюда черной тенью, по обыкновению наводя порядок, хотя все, как обычно, сказали ей, что уборку можно отложить на завтра. По дому разносились приглушенные звуки. Девушка осторожно и спокойно собирала бокалы на подносы и тихо относила их вниз на кухню. Харви удалился с Алеф в ее спальню. Он устроился на стуле возле туалетного столика, а Алеф сидела на кровати, поджав под себя ноги. Харви предусмотрительно, еще до конца вечеринки, переоделся в свои обычные брюки и рубашку. Алеф, быстро сбросившая дикую синюю маску, по-прежнему оставалась в своем — как она сама его определила — «диктаторском» мундире, правда расстегнув его по возможности, и лишь избавила свою кудрявую темную шевелюру от украшенного плюмажем шлема. Харви, много выпивший за вечер, сильно раскраснелся, его белокурые волосы совсем растрепались. Эту вечеринку он ждал с ужасом, хотел отказаться от приглашения, но понимал, что все равно придет: отказ прозвучал бы невежливо и трусливо, как признание поражения или жест отчаяния. В сущности, несмотря на плохое настроение, все получилось не так ужасно, как ожидалось, отчасти потому, что никто не обращал на него никакого внимания! Если не считать нескольких совершенно небрежных, «сочувственных» общих фраз, его присутствие в качестве зрителя восприняли как должное: как он позднее заметила Алеф, словно он и родился увечным! Ежедневно Харви пытался понять, улучшается ли состояние его сломанной лодыжки. Иногда ему казалось, что улучшается, но чаще он видел все в более мрачном свете. Временно прекратив посещение врачей, он общался теперь только с физиотерапевтом, который, похоже, решил, что у него какое-то хроническое заболевание, и говорил не об исцелении, а об улучшении. Его пребывание на этом вечере, в общем законное, проходило под маской страдания. Она служила ему одновременно и убежищем, и прикрытием. Иначе Харви вряд ли смог бы вытерпеть без слез вид Алеф, танцующей то с Клементом, то с Питером Миром. Как же хотелось танцевать ему самому. Даже его нога, бедная больная нога мечтала о танце. Однако он тихо страдал в гордом одиночестве, лишь иногда скрашиваемом разговорами с Сефтон и Тессой.
— С Тессой? — переспросил он, — Да так, в общем-то, ни о чем, о каких-то пустяках. Помню только, что мы разговаривали о Лукасе.
— Что же вы говорили о Лукасе?
— Об этой истории с Миром, о том, почему Лукас, кажется, ненавидит весь свет, а также о сексуальной жизни Лукаса. Мы сошлись на том, что секс его абсолютно не волнует… Вот Мир — другое дело. Он ведь не женат?
— Вроде бы нет.
— Должен признать, танцует он неплохо. Вы так много танцевали, но какая-то одна песня вам явно понравилась больше всего.
— Правда? Не помню… «Numeros memini si verba tenerem» [57] .
— О, прекрати. Ты же беседовала с ним. Он нормален, в своем уме? Я слышал, как ты недавно говорила, что он словно сошел со страниц Беовульфа.
— Я почти не разговаривала с ним. Но его мрачность рассеялась. По-моему, он вполне нормален.
— Но зловещ? Надо же было додуматься нарядиться быком.
— Он пока не знает, что наши затеи гораздо проще.
— Ты хочешь сказать, что он намерен бывать тут?
— А ты не думаешь, что мы обязаны ему кое-чем?
— Нет. Как же наивны вы, женщины. О Алеф, если бы ты только знала, как безмерна моя печаль.
— Твоя печаль скоро пройдет.
— Меня сразило наповал на пороге жизни. Я уже умер на этой войне.
— «Юность на борту, наслаждения у штурвала!» Ты забыл?
— Ах, тогда мы были совсем юными…
— Давай я вызову тебе такси. У тебя хватит денег?
— Эмиль прислал мне щедрый чек на дорожные расходы. Почему ты не заходишь навестить меня в его шикарные апартаменты? Поехали прямо сейчас. О, не беспокойся. Рыцарский роман обходится без поцелуев.
— Харви, я уже подарила тебе множество поцелуев, ты забыл о них.
— В твоих снах… или в моих. Детские поцелуйчики. Спокойной ночи, милая сестрица. Поцелуй меня в лобик на прощание. Алеф…
— Я понимаю… все понимаю…
— Пока все еще страшно туманно.
— Он называл ее «принцесса Алетия».
— Он сказал: «Мне кажется, вы моя семья». Он говорит, что собирается купить квартиру в нашем районе.
— Как отвратительно.
— А по-моему, довольно трогательно.
— Нет это прозвучало дерзко, даже зловеще.
— Ну, вероятно, в его словах была доля шутки.
— Мы даже не знаем, где он живет.
Клемент в итоге так и не ушел. Он задержался в спальне Луизы. Они стояли рядом у окна, и Луиза, приоткрыв штору, вглядывалась в туманную ночь. Клемент бросил свое пальто на кровать. Он отдал венецианскую маску имениннице и теперь сожалел об этом. Мой сказала, что сохранит ее для него до будущего года.
«До будущего года! — подумал Клемент, — Бог его знает, где мы будем в будущем году!»
Длинное белое платье Луизы было изящно дополнено обернутым вокруг шеи шелковым шарфом Клемента. Одной рукой она обернула его вокруг шеи, а другой — порывисто взъерошила свои жесткие каштановые волосы. Наконец, оставив в покое концы шарфа, она поплотнее задернула шторы. Это действие напомнило ей о первом мимолетном впечатлении о Питере, когда она увидела его внизу на другой стороне улицы, откуда он, казалось, наблюдал за их домом. Луиза уже собиралась переодеться ко сну, когда Клемент постучал в ее дверь. Вымотавшись за этот длинный праздничный день, она уже предвкушала, как немного почитает на сон грядущий «Любовь в Гластонбери». Луиза испытала облегчение, когда вечер прошел без происшествий. И вот теперь заявился Клемент, намереваясь сообщить ужасные вещи, которые ей совсем не хотелось слышать.
— Я думаю, он говорил серьезно.
— Кто? Ах, Питер…
— Так он у тебя уже попросту Питер!
— Он настойчиво просил называть его так. Не понимаю, почему ты настроен против него?
— Да ничего я не против! — бросил Клемент, раздраженно отворачиваясь, — На самом деле… я просто волнуюсь!..
Он тяжело опустился на аккуратно заправленную кровать.
Луиза присела к туалетному столику, положив на колени длинный шелковый шарф. Запах ее косметики казался удушающе неприятным, словно впитал в себя пыль веков. Луиза уже решила, что пора полностью отказаться от макияжа, но еще не осуществила свое намерение.
Поскольку Клемент не пояснил причину волнения, Луиза сказала:
— Он очень благожелательно отнесся к Мой, причем даже…
— Да, кстати, я хотел спросить тебя, что это за фарс они устроили?
