— Все трое, что ли?
— А хрен их маму знает!.. Может, вдвоем. А может, и дурачка за собой потащат.
— Ну и куда здесь можно убежать?
— А некуда!.. В тайге зверь загрызет, по воде тюлень утащит. Только пароходом и остается. До парохода, если посчитать, совсем ничего! Через семь ден пригудит!
Никита с интересом изучал хитроватого Евдокимова.
— На пароход надо еще попасть.
— Попадут! — отмахнулся надсмотрщик. — Не низом, так верхом! Вы мало знаете эту лярву Соньку. Ежели понадобится, покойника из могилы оживит.
Никита Глебович помолчал, переспросил:
— Значит, думаешь, побег готовят?
— Так по-другому им больше и шушукаться незачем!.. К пароходу готовятся!
Поручик вынул из ящика стола рубль, протянул Кузьме.
— Ладно, ступай. Выпей за верную службу!
Тот сунул деньги в карман, чуть не до пола поклонился:
— Благодарствую, ваше высокородие! — и попятился к двери. — А насчет выпить, это мы с удовольствием. Даже с превеликим!.. Благодарствую, господин!
Кузьма вывалился в черноту коридора. Поручик подошел к окну, стал смотреть во двор. Залаяли собаки. Выбежавший из дома Евдокимов пугнул их и торопливо, без оглядки зашагал по темной улочке.
Далеко за полночь, когда Михель уже спал, в дверь хибары сильно постучали, после чего раздался треск и перед лежаком возник Кузьма с керосиновой лампой в руке. Он был сильно пьян, его заметно водило из стороны в сторону.
— Придурок, ты где?.. Просыпайся, хватит дрыхать! — Надсмотрщик с силой ударил по ногам лежачего, заорал: — Встать, шмуродей, когда с тобой начальство тренькает!
Михель, облокотясь о стену, поднялся, промычал:
— Не надо…
— Надо не надо, не тебе решать, жопник! Видишь, кто к тебе заявился?
— Спать… Хочу спать, — снова пробормотал сумасшедший.
— Ты у меня поспишь, жидовское мусло! — Евдокимов огляделся, нашел какой-то ящик, примостился на нем, держа лампу между коленей. — Слухай в оба уха и не смей перечить. Понял?
Михель кивнул.
Кузьма нашел в кармане торбочку с табаком, сделал самокрутку, зализав концы языком, закурил.
— Значит, так… Первое, чем интересуюсь. По каким таким хренам к тебе ныркают Сонька с дочкой?
— Соня… Мама…
— Ты мне мозг не крути, а отвечай по делу!.. О чем они с тобой, придурком, тут баланду разводят?
— Мама… Соня.
— Сейчас врежу.
— Больно… Не надо. — Михель задрал сорочку, показал синяки на теле. — Больно.
— Это Овечкин крестил тебя, нехристя? Так это еще не больно. А вот ежели я приложусь своей кувалдой, тут определенно Сару с Абрамой забудешь, — Евдокимов выпустил густой дым, с прищуром посмотрел на Михеля. — Хочешь, чтоб я тебя уважал, хоть ты и чистый придурок? Сонька с дочкой к тебе приходили?
— Да, Соня… Соня, Миха.
— Не тобой, конечно, баландили?
— Соня… Мама… У-у-у-у!
— Что значит — у-у-у?
— У-у-у!
— Драпать, что ли, собираются?
— Соня, мама. Соня, Миха… Оп-оп-оп! — Михель пару раз подпрыгнул на месте.
— Чего они хотят сделать?
— Соня, Миха… — Сумасшедший принялся целовать собственные ладони. — Люблю… Соня, Миха.
— Слушай сюда, остолоп божий!.. Будешь мне все докладать. Понял? — Евдокимов бросил недокуренную самокрутку на пол, поднялся. — Как только замечу, что воровки к тебе нырнули, так и я опосля, как голубь белый, на их место. Понял? Ты мне все про них и прогундявишь. А теперь дави ухо и соображай своей пустой башкой, что к чему.
Евдокимов неверными шагами покинул хибару.
Живот у Михелины за эти дни обозначился довольно основательно. Она развешивала постиранное белье на веревку, протянутую между забором и сараем, делала это осторожно, чтоб не оступиться, не надорваться. Рядом вертелся привыкший к ней большой лохматый пес Аллюр, заигрывал, бил хвостом по валенкам, по бушлату.
Мороз продолжал держать зиму, однако солнце грело уже настырно.
Девушка услышала приближающиеся шаги, оглянулась — во двор направлялся Гончаров в сопровождении Кузьмы Евдокимова.
— Обедай, через час будь здесь, — бросил он надзирателю.
— Благодарствую, ваше благородие!
Никита подошел к Михелине, стал помогать развешивать оставшуюся стирку.
— Может, кого в помощницы пригнать?
— Сама управлюсь, — улыбнулась Михелина.
— Лишь бы не надорвалась.
— А я не спеша. Это даже полезно.
Девушка оглянулась, с опаской произнесла:
— К Михелю ночью приходил пьяный Кузьма.
— Зачем?
— Выпытывал, зачем я с Сонькой бегаю к нему.
— Этого нам еще не хватало, — мотнул головой поручик. — И чем все закончилось?
— Кузьма велел, чтобы Михель все сообщал ему. Иначе, сказал, прибьет.
— Ч-черт, — выругался Никита Глебович. — Такой идиот может принести немало проблем.
— И как его остановить?
— Как остановить?.. Пока не знаю. Буду думать.
Допрашивали Беловольского двое — сыскарь Миронов и следователь Гришин Егор Никитич. Задержанный сидел в центре комнаты допросов, смотрел перед собой спокойно и отрешенно. Буки его были схвачены наручниками.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил Мирон Яковлевич, делая какие-то пометки на листке бумаги.
— Сергеев Петр Петрович, — ответил Беловольский.
— Сословие?
— Мещанин.
— Что привело вас, мещанина, в банк «Васильевский»?
— Намерение получить полагающийся мне процент по акциям.
— Акции какой компании?
— В документах, которые были изъяты при аресте, все указано.
Миронов заглянул в бумаги, согласно кивнул.
— Компания именуется «Русский Восток». Верно?
