мне занять место первосвященника, особенно если за ним присматривают римляне, – это все равно что возвести меня на прогнивший престол. Я этого не хочу!
Интонация, с какой были произнесены последние слова Иисуса, свидетельствовала о том, что высказанное мнение окончательное. Ученики шумно дышали, прочищали горло, размахивали руками, переминались с ноги на ногу, почесывали спины.
– Тебя послушать, так твоя победа, какой бы она ни была, означает конец Закона! – воскликнул Никодим.
– Нет, Никодим, – возразил Фома, – это означало бы начало Закона!
Они допили вино.
– Мне не раз говорили, что тебя обучали ессеи, – сказал Никодим потухшим голосом. – Я этому не придавал особого значения… Для вас мир разделен на два царства, на материю и дух… И ты не заботишься о материи!
Все выглядели раздосадованными. И Иисус тоже. Ессей! Именно ессей! Почему не грек-гностик?
– Ты заблуждаешься, – отозвался Иисус, – я не ессей. Да знаешь ли ты ессеев? Их представления о Законе втиснуты в настолько узкие рамки, что они не осмеливаются мочиться в субботу! Они настолько отточили свое определение Закона, что забыли, что такое жизнь! Они ждут не только смерти, но и гибели всего мира! Неужели ты веришь, что Господу есть дело до того, мочатся иудеи в субботу или нет? Неужели ты веришь, что я тоже полагаю, что Бог призовет своих созданий лишь после того, как они откажутся от жизни?
Иисус тяжело вздохнул.
– И что ты собираешься делать? – помолчав, спросил Никодим. – Что собирается делать Мессия?
– Мы разрушим видимые и невидимые здания, которые построили иудеи, чтобы затемнить свет Божий. Мы омоем тела и души, мы очистим глаза от коросты дурных сновидений, прочистим уши, заткнутые воском пустых слов, – омоем людей, загрязненных нечестивостью прошлого. И мы создадим народ, более великий, чем народ пяти провинций.
– Не понимаю, – тихо произнес Никодим. – Как ты все это сделаешь?
– Ты, один из правителей Израиля, ты не понимаешь? Если ты не разумеешь, что я намереваюсь совершить на Земле, что произойдет с тобой, когда я заговорю о небесных вещах?
– О каких еще небесных вещах?
– Помоги верующему освободиться от себя самого, и ты вновь найдешь в нем отражение его Создателя! Научи его жизни, и ты ступишь на ступеньку лестницы Иакова! Открой ему глаза, и он увидит вечный свет! И тогда Земля перестанет быть тем, чем она была, а человек вновь станет Сыном Божьим!
Никодим казался растерянным.
– Что это за доктрина? – прошептал он в тот момент, когда вошли женщины, чтобы убрать со стола.
Марфа взяла тарелку Иисуса и запричитала:
– Господи, сжалься над нами! Я предвижу ужасное недоразумение!
И она опустилась на колени, склонила голову и заплакала, не выпуская тарелку из рук.
– Да, Марфа, – откликнулся Иисус, гладя ее по голове. – Ты права, похоже, возникло недоразумение.
И, Иисус обвел взглядом всех присутствующих, сокрушенно качая головой.
Глава XI
Меч человеческий

В ту ночь в доме в Вифании Иисусу никак не удавалось уснуть, хотя его уложили на один из трех свободных матрасов в отдельной комнате. Однако дверь плотно не закрывалась, и поэтому Иисус через щель отчетливо слышал, как храпели его четырнадцать учеников и другие обитатели дома, спавшие в большой комнате, там, где все они ужинали. Иисус попытался прочитать молитву, но у него ничего не получилось. Тогда он открыл створку окна, находившегося прямо над его постелью, и холодный воздух вошел, словно бедняк, которого великодушно допустили за стол в конце трапезы. Комната сразу же наполнилась звуками, шелестом, царапаньем, уханьем, завыванием – словами языка, не предназначенного для понимания человеком. Иисус встал и вышел в комнату, где спали ученики, комнату, согретую теплом, исходившим от их тел. Здесь до сих пор пахло молотым кориандром, который добавляют в соль для возбуждения аппетита. Теперь к пряному аромату примешивался запах пота. Темные фигуры, завернутые в накидки, лежа на полу, напоминали ночной пейзаж – объятые мраком горы и долины, такие, какими их видит, несомненно, сова, пролетающая над спящей Иудеей. Иисус споткнулся об один из холмов: кто это? Он нагнулся и узнал Иоанна, рука которого лежала на полу раскрытой ладонью вверх. Иисуса охватило желание положить в нее подарок, который Иоанн обнаружил бы, проснувшись. Но Иисус не мог преподнести своему последователю никакого подарка, кроме пожелания дожить до седых волос, чтобы понять! Иисус добрался до входной двери, отодвинул засов и вышел в светлую ночь. Ему чудилось, что он слышит, как шепчутся звезды. Какой-то неясный шум заставил Иисуса повернуть голову. Это была лисица, вероятно, лежавшая на пороге в надежде немного согреться или чем-нибудь поживиться. Он согнал животное. Лисица остановилась в трех шагах от Иисуса, нисколько не испугавшись, и, водя носом вверх и вниз, принюхивалась. Да, в воздухе носилось слишком много вопросов. Иисус улыбнулся и пошел своей дорогой. Обернувшись, он увидел, что животное село. Лисица была еще очень молодой.
Иисус вышел на дорогу, ведущую в Иерусалим. Он поднялся на холм, который все называли Елеонской горой, и за полчаса быстрой ходьбы добрался до его подножия. Иисус не испытывал ни малейшей потребности идти дальше. Эти сучковатые, но щедрые на тень и стойкие деревья действовали на него умиротворяюще. Иисус прислонился к нижней ветви и постоял, восстанавливая дыхание. Мысли прояснились, и он понял причину своей бессонницы! Ложь, все было ложью! Люди превращали его слова и поступки в то, что он никогда не стремился ни делать, ни говорить. Вот, например, Никодим. Как ему хотелось, чтобы Иисус и его ученики взяли Храм штурмом и выгнали оттуда первосвященника! Конечно, Никодим хороший, добрый человек. И он искренне надеялся, что в один прекрасный день увидит Иисуса в одеянии первосвященника! Но что будет потом? Хорошо, Иисус закроет этот ненавистный базар и заменит нескольких священников. А потом все пойдет своим чередом. Все снова будут прибегать к лести, которая постепенно будет становиться все изощреннее, и это неизбежно вызовет бесстыдные злоупотребления, откровенное кумовство. И кем будет человек, надевший кидар Анны? Скорей всего, плохим актером или отъявленным негодяем. Почему такие умудренные жизненным опытом люди, как Никодим, бывают столь неосмотрительными? Неужели они могут полагать, что римляне останутся пассивными зрителями? «Это всего лишь внутреннее, религиозное дело, всадники. Ничего особенного, что могло бы вызвать у вас беспокойство. Это всего лишь семейные ссоры, распри между иудеями». «Да что вы такое говорите? Неужели вы полагаете, что мы не знаем этого человека, провозгласившего себя первосвященником? Вы называете его Мессией. Неужели вы полагаете, что нам неведомо, что означает для вас Мессия? Это царь! Разве мы можем сидеть сложа руки, когда вы собираетесь избрать царя римских провинций? Что должны думать тетрарх, этнарх и римские наместники? Что все это значит? У вас есть время до завтрашнего дня, чтобы восстановить Анну на его престоле! Нам Мессия не нужен!» Иисус пожал плечами. Однако пока его ученики разделяли чаяния Никодима. Им требовался герой. Давид, Соломон, Иисус Навин, Александр иудеев! А также пророк – Неемия, Исайя, Иезекииль, все в одном лице! Они не желали слушать никаких объяснений и оставались глухими, когда Иисус пытался им растолковать, что не собирается возглавлять восстание против римлян. Если они его покинут, Иисус останется один, но если они будут с ним, он превратится в заложника! Впрочем, он уже давно стал заложником. Теперь он более одинок, чем когда был один! Пройдет совсем немного времени, и они в своем непреклонном упрямстве вновь попытаются навязать ему роль ягненка. Ягненок, нет, скорее агнец, предназначенный для принесения в жертву. Иисус вздрогнул всем телом. Взбалмошные, слепые, они неумолимо подталкивали его к бездне! А он хотел жить! Ему следовало избавиться от них на какое-то время, чтобы иметь возможность свободно дышать и говорить. Неужели Иисус так и не смог донести до них свои мысли? Он представил себе их: толстяка Симона, охваченного праведным негодованием, настоящего галилеянина, до которого не доходили иудейские тонкости, обуреваемого ненавистью к духовенству; похожего на обезьяну Фому, наполовину азиата, чье мировоззрение сформировано греками, стремящегося познать недоступное, любознательного, скептически настроенного и даже немного циничного; Иуду Искариота, закрытого, охваченного неясным беспокойством,