Белый стоял в автобусе, ловил отражение в отсвечивающих подсиненных стеклах. Он чувствовал, что силен, молод, что может внушать страх. И в этом тесном автобусе, где люди стоят плечом к плечу, Белый все равно что царь и бог. Они-то ведь боятся, что он стрелять начнет. А он не боится ничего. И в ту минуту, когда почует опасность, будет стрелять без колебаний.
Иногда Белый особенно остро чувствовал, что все против него. Каждый в отдельности и все вместе. Белый ненавидел их. Сопляков, целующихся в сиверах, где ему приходилось ночевать. Идущих с работы, несущих свою жалкую зарплату, которой Белому хватило бы на один загул.
Белый ненавидел их еще и за то, что все они за кого-то боялись. За своих детей, за свою работу, за свой дом. А ему не за кого было бояться, только за себя.
Когда-то в тюрьме была у Белого одна ночь, в которую подумалось — ну ладно, украдешь ты, допустим миллион. Что дальше? Ну смоешься, спрячешься, отсидишься, следа не найдут. А дальше? Ну опять десять лет будешь ждать, дождешься, забудут про тебя, искать перестанут, высунешь нос на свет. А что тогда? Водка? Миллион за всю жизнь пропьешь. Да ведь водка есть и без миллиона. Бабы? И без денег были у Белого бабы. Только другие, не такие каких он хотел. А к тем не подойдешь с миллионом, им какая-то другая упаковка нужна. Им еще чего еще требуется. Ну что еще? Жениться, дом купить, детей растить? Так для этого воровать и не надо.
Но это была лишь одна ночь. Единственная ночь в тюрьме, пришедшая как раз тогда, когда Белый додумал до конца, домучил свое самое главное дело: вот это. Белый гордился им, оно выросло из тихой тюремной побасенки, какие рассказывают во множестве перед отбоем. Выросло, обзавелось деталями, чтобы вырезаться теперь в дерзкий, отчаянный план. И все пока получается.
В двух кварталах от кинотеатра “Победа” Вареник остановил такси расплатился. Женя уже был на месте. Вареник передал ему чемоданчик.
— Здесь все по счету. Девятнадцать девятьсот пятьдесят. Окошко ты знаешь. Я буду там. Если что выбрасывай чемодан, сразу будешь без улик. А я прикрою.
Женя отправился к кинотеатру, а Вареник медленно пошел по другой стороне улицы. На случай, если Женю ждал подвох, Вареник подготовил жесткий план. Двор за кинотеатр проходной. Женя выбрасывает в окно чемодан. Вареник стреляет в Женю и уходит с чемоданом проходным двором в магазин “Детский мир”. Народу там полно всегда, есть два выхода. Если даже Жене не удастся выбросить чемоданчик, все равно нужно стрелять в него. Одним свидетелем меньше.
Вареник свернул во двор. Маленькое окошко туалета выходило во двор соседнего дома почти на уровне асфальта.
…К кинотеатру Костик и Женя подошли одновременно. Один — от улицы Гоголя, провожаемый внимательным взглядом Белого, другой расставшись с Вареником, — от улицы Жанны Лябурб. Костик был с стареньким школьным портфельчиком. Женя нес плоский черный чемодан. Они встретились у входа, и Женя почти неприметно кивнул: “Проходи”.
Звенел звонок, контролеры торопили опоздавших. В туалете был пусто. Женя вошел в кабинку, туда же втиснулся за ним Костик. Заперев дверь, Женя бросил взгляд на маленькое окошечко вверху.
— Все здесь, — Костик приподнял портфель. — С той будет четыреста.
Женя уселся на сиденье унитаза, устроил чемодан на коленях:
— Куда тебе?
Костик загнул полу пиджака:
— Вали сюда.
Женя бросал пачки денег, оба негромко вели счет. Каждую пачку Костик брал, большим пальцем проходился по краям купюр, проверяя, нет ли “куклы”, не заложена ли в середине нарезанная бумага.
— Порядок. Давай теперь я.
Костик открыл портфель одной рукой, другая придерживала полу пиджака.
— Таскай сам. Я считать буду.
Женя черпал из портфеля, шевеля губами.
Длинные кожаные футлярчики, в которые были упакованы монеты, Белый содрал.
Через пятнадцать минут все было закончено. Костик запихивал в портфель последние пачки, Женя закрывал чемодан, который стал дьявольски тяжел. Они оба глядели друг на друга с некоторой растерянностью, будто не веря еще, что все обошлось тихо и спокойно.
Белый догнал Костика через три квартала. Он сразу же взял портфель, встряхнул его.
— Есть?
— Есть. Двадцать кусков.
— Вот теперь мы вышли на прямую, Костик. Теперь мы будем с тобой короли, если все пойдет как надо.
И тогда Костик выпалил то, о чем думал всю дорогу от кинотеатра:
— Слышь, Белый, а может, кончим? С таким сармаком можно уже и сорваться.
Белый ласково взял его под локоток, железные пальцы сошлись на руке Костика.
— Д-думать забудь, гад, — прошипел Белый. — На мне два трупа висит, а я с тобой баловаться буду! Я что, их на себя за пятнадцать кусков повесил? Дешево меня ценишь, Костик!
Белый шептал эти слова возле самого уха Костика, он вел его по улице, обняв, как друга.
— А теперь последнее твое слово. Идешь до конца?
— Иду, иду, — заторопился Костик. Всю дорогу до дома он объяснял Белому, что ничего такого и не говорил, что на дело пошел, потому что знает — с Белым можно, он по мелочи не работает.
Саша Пономаренко сидел в курилке с двумя шоферами, когда зашел бригадир и сказал, что вызывают в правление. У председателя Саша увидел незнакомого человека, который встал при виде Саши, протянул руку:
— Давайте знакомиться. Сичкарез.
Саша по просьбе Сичкареза подобно рассказал о последних днях работы, что и когда возил, куда ездил. Сичкарез изредка задавал вопросы. Последняя поездка в Приморск его тоже интересовала.
— Да очень просто. Рано утром выехал, заправился и пошел себе домой по трассе.
— Подвезти никто не просил?
Сашка подумал — говорить или нет? А в конце концов ничего страшного он не сделал, пятерка — не такие уж деньги, и сказал:
— Попросились двое. Я их подвез.
Спустя двадцать минут Сичкарез и Пономаренко сидели в машине, идущей к Приморску. В управлении милиции Сашу ждать не заставили — сразу повели по начальству.
Сашка растерялся, войдя в комнату и увидев полковника. Он вытянулся в трех шагах, только раскрыл рот — отрапортовать, как полковник перебил его:
— Садитесь, товарищ Пономаренко. И расскажите все по порядку.
— Значит, так. — Сашка собрался с духом, чтобы чего-нибудь не перепутать. — Сегодня у нас четверг. Значит, в понедельник послали меня с дынями на базар. Поехали замбригадира Череда, кассирша Любаша и я. Привез я их на базар, дыни скинул, там у нас ларек, в клетку их покидал и поехал, они торговать остались. А я в Дом колхозника, занял места для всех — переночевать. Места я занял, потом поехал на троллейбусе в универмаг, оттуда в кино, из кино прямо в Дом колхозника. Череда с Любой уже были там. Поужинали, я лег спать. Встал в четыре утра, поехал на заправку. Смотрю — двое стоят и рукой машут. Я притормозил. Один мне говорит: “С грузом подбросишь?” Я им: “Разве что по дороге. Мне по Сергачевскому шоссе”. — “Годится”, — он мне говорит. Я спрашиваю: “А где груз?” А они мне: “Ты поезжай, заправляйся, а мы тут с грузом будем через полчаса”.
Ну, я поехал, заправился, подъезжаю туда, они и правда там — один стоит, а второй мешок из подворотни тащит. Тяжелый. Мешок они сами погрузили, я хотел борт открыть, они говорят: “Не надо”. Сели. Который повыше — ко мне, в кабину, а второй в кузове, у меня там доска лежала. Выбрались за город, я придавил километров восемьдесят. Идем нормально, на трассе почти никого нет. Потом этот высокий в кабине мне говорит: “Нам на бахчу надо”. Показывает. А там и вправду бахча. Вылез он, мешок принял. Тот из кузова спрыгнул, а этот высокий дал мне пятерку. “Езжай”, — говорит. Ну, я поехал.
Принесли карту. Саша повторил на ней весь свой маршрут. Он часто путался и сбивался, потому что плохо знал городские улицы. С грехом пополам все же установили путь следования. Потом стали задавать
