каравай и нашел: маленькую пилку, вроде тех, какими модницы ноготки полируют, изящный медный ломик в кожаном чехле и маленькую бамбуковую лесенку. Кепку-невидимку, как ни искал, найти не смог. Видать, уж больно невидима была.
Бережно подобрав и съев все хлебные крошки, не от голода, а от высоких моральных устоев, Иван задумался. Как же пустить в дело хитрую снасть? И как ей приказывать?
Но не зря Иван-дурак с боянами общался. Смекнул, что любой дурак может сладко петь, коль нужда заставит. Откашлявшись, Иван приказал:
Пилка встрепенулась.
Презрительно фыркнув, пилка улеглась на место. Видать, не те слова дурак сказал. Но Иван не сдавался:
Встала.
Пилка метнулась к стене темницы и с визгом принялась ее распиливать. Летело каменное крошево, дурак на радостях бил в ладоши. Наконец в стене образовалась порядочная дыра, в которую Иван и протиснулся.
– Ну хорошо, – озадаченно сказал он, оглядевшись. – И что же я буду делать в соседней камере?
Иван действительно попал в соседнюю камеру. Темно в ней было, хоть глаз выколи. Ох, точнее надо было указывать пилке задание! А она тем временем не унималась, а все точила и точила камень. Видать, пока все не разгрызет, как приказано, в опилки, не остановится.
– Дурак я, дурак… – простонал Иван.
– Иванушка! – прогремел троекратный вопль, и из темных углов бросились к нему друзья – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович! Они-то и сидели в соседней камере!
С ног до головы в цепях тяжелых, богатыри радостно били Ивана оковами по голове, а Добрыня приговаривал:
– Не чаяли и увидеть снова! Уважил стариков, уважил!.. Ослобонил! Ах ты ж соколик наш! Спаситель!
Когда первая радость утихла, вновь встретившиеся друзья отхлебнули из Марьиной бутыли, и Илья грустно сказал:
– Эх, коли б не цепи чугунные, не удержали б нас стены каменные! Разнес бы я тюрьму по кирпичику, раскидал бы стражничков по Киеву! А собаке князю – морду набил!
– Морды будем позже бить, – успокоил его Иван. Достал лом и повелел:
– А при чем тут пот? – удивился Попович, пока лом-самолом освобождал их от цепей.
– Для рифмы, – туманно объяснил Иван.
Лом-самолом тем временем выполнил работу и с мягким звоном переломился пополам.
– Одноразовый, – догадался Алеша. – Ничего, все равно неплохо.
Илья Муромец подошел к двери и заорал:
– Охохонюшки!
Одним могучим пинком он вышиб дверь с петель. По коридору забегали испуганные стражники. Друзья гордо вышли из темницы и в замешательстве остановились. Темницу-то, оказывается, опоясывала стена чугунная во сто сажень вышиной, поверху колючкою железной опутанная.
– Ломать не буду, – заупрямился Илья. – Все пальцы заножу.
– Друзья! Я знаю тайный ход! – воскликнул Добрыня и откинул чугунную крышку, закрывающую глубокую яму.
– Ну и амбре, – брезгливо заметил чистоплюй Попович.
– Естественно. Заморское изобретение, канализацией называется. Сюда параши выливают, и по подземному ходу все в Днепр течет. Спускаемся!
– Как? – дельно заметил Илья. – Прыгать-то высоко, расшибемся.
Гордый дурак достал из-за пазухи лесенку-чудесенку и скомандовал:
Лесенка мгновенно вытянулась вниз и приятным девичьим голосом произнесла:
– Чего?! – завопили богатыри, хватаясь за булавы.
– Хочу – шучу, – отбрехалась лесенка. – Не боись – становись!
Друзья встали на перекладины, и те быстро поехали вниз. Добрыня напряженно поморщил лоб, а потом спросил:
– Слушай, а не могли бы мы с этой лесенкой просто на стену взобраться?
Покрасневший дурак соврал:
– Не могли… Я высоты боюсь.
Речь его прервало погружение. Когда богатыри вынырнули и отплевались, Илья укоризненно сказал:
– Что ж ты про дно-то упомянул?! Нам бы и на поверхности дерьма хватило!
– Ничего, – храбрился Иван. – Нам бы только канал, что к Днепру ведет, найти…
– Ищем! – приказал всем Добрыня. И работа закипела.
…У днепровского берега, на окраине Киева, там, где бабы белье полощут, а девки по весне голыми купаются, вода забурлила, и на поверхности показались четыре изрядно перемазанные головушки.
– Халтурщики! – ругался Иван-дурак. – Это ж надо – полдороги до Днепра самим прокапывать пришлось! Ох, пожалуюсь князю…
Однако, вспомнив, что князь им теперь – не защита, Иван замолчал, закручинившись. Добрыня, оттираясь, ласково похлопал его по плечу:
– Ничего, Иван! Русь велика! Схоронимся от пса смердячего. Вот отмоемся маленько и…
– К Марье-искуснице, – докончил Иван.
– Точно! – оживился Алеша. – Дело говоришь. Потри-ка спинку.
Глава седьмая,
в которой речь идет о полчищах несметных и свадьбе скорой
Попарившись в Марьюшкиной баньке, похлебав кваску и зажевав на скорую руку белорыбицу, три богатыря да Иван-дурак отдыхали на лавках дубовых. Вокруг них суетился Емеля. Стряхивал пыль с булав, отирал пот со лба Ильи и поминутно спрашивал:
– Так ты говоришь, тут она и рассмеялась?
Дурак кивал.
– Эх, знать бы раньше, штаны бы скинул. Пусть ухохочется, – сокрушался Емеля. – Эх… Что делать-то будем, братья-богатыри? Бунтовать?
Богатыри презрительно посмотрели на Емелю, но все же снизошли до ответа.
– Негоже русским богатырям Киев-град разорять, – степенно молвил Илья.
– Лучше схоронимся, – обронил Добрыня.
– Тем более что и по шеям надавать могут, – добавил Алеша. – Вставай, Иван! Пора. Прощайся с Марьюшкой. – И добавил, ухмыльнувшись: – Я-то теперича вроде как и незнаком с ней вовсе…
Пропустив последнее мимо ушей, Иван прошел в Марьюшкину горницу. Искусница сидела у окна и, близоруко щурясь, вставляла нитку в иголку. Рядом лежал прохудившийся сарафан.
– Марья, давай попрощаемся трогательно, – застенчиво сказал дурак.
– Трогательно нельзя, неприлично, – вздохнула Марья. – Черномор еще и обсохнуть-то не успел после утопления, а ты уже руки распускаешь… Иди, я тебя без троганий приголублю…
Через несколько часов степь русская гудела под копытами богатырских коней. Впереди мчались Илья
