культуры, как и истории, как и творчества. Покончив с одним – логически переходят к другому – это естественный процесс: если уж начато уничтожение, оно само собой завершится лишь тогда, когда уничтожено будет все – и сама жизнь.
– Но ведь провозглашается как раз обратное!..
– Когда же вы здесь, в вашем западном парадизе, научитесь понимать, что лозунг – одно, а действие – совсем другое, – с досадой пробормотал Милов.
– Теперь, наверное, уж никогда, – ответил Гектор, – просто не успеем. По-моему, третий этаж, Ева?
– Третий, – подтвердила женщина безразличным голосом. Лифт, естественно, не работал. Милов поднял Еву на руки, сказал Гектору:
– Идите вперед.
На площадке второго этажа двое, один с дубовым листом добровольца, другой в полицейской форме, но без нашивок, преградили им дорогу.
– Кто такие? Здесь живете? – спросил доброволец.
Полицейский молчал, внимательно глядя на Милова. Даниил опустил Еву, помог ей встать на ноги, чувствуя, что сейчас понадобятся свободные руки, тогда полицейский перевел взгляд на обезьяний галстук Милова – всмотрелся внимательно, словно там было написано нечто, потом посмотрел Милову прямо в глаза. Гектор тем временем тихо и зловеще втолковывал добровольцу: «Ты что, сукин сын, не видишь – это мадам Рикс?» – «А на ней не написано, какая она такая мадам», – не без некоторой наглости отвечал тот. Полицейский сдержанным и уверенным голосом произнес: «Пр-ра-пустить!» – «Слушаюсь!» – немедленно ответил доброволец. Полицейский, все еще глядя в глаза Милову, едва уловимо качнул головой, чуть заметно приподнял плечи, Милов же не то чтобы кивнул, но сделал какой-то неуловимый намек на такое движение. После этого он, поддерживая Еву, повел ее наверх. Гектор замыкал шествие.
– Сейчас, – сказала она и стала рыться в сумочке. Потом подняла глаза на Милова. – Наверное, вытащили с кошельком… Господи, я устала, устала, не могу больше… – и заплакала.
Милов смерил взглядом дверь – она была даже на вид массивной, не из тех, какие вышибают плечом или ногой с разбега.
– Ничего, – сказал Милов, – не волнуйтесь, Ева, милая: сейчас все уладим.
Он перегнулся через перила.
– Капитан, – крикнул он вниз, – поднимитесь, пожалуйста, нужна ваша помощь.
Человек в полицейском мундире поднялся по ступенькам.
– Мадам потеряла ключ, – объяснил Милов, – дайте возможность попасть в квартиру.
– Но, господин по…
Милов прервал мгновенно:
– Это моя личная просьба.
Полицейский, не колеблясь более, вынул из кармана черную коробочку с кнопками, повозился с полминуты, открыл дверь – за ней оказалась другая, она тоже отняла несколько секунд.
– Прошу, – сказал он и отступил в сторону. Ева вошла, за ней Гектор, Милов задержался на мгновение.
– Что тут? – спросил он капитана полиции. – Что-то еще можно сделать?
Полицейский покачал головой:
– Мы зашли в тупик, сейчас все порвано, обстановка неясная – пока стараемся уцелеть.
– Желаю», – кратко попрощался Милов, потому что изнутри уже звала Ева: «Дан, ну где же вы там!»
Он вошел, закрыл за собой обе двери.
– На засовы, пожалуйста, – попросила Ева, – вся механика ведь не действует.
Гектор задвинул засовы. Вслед за хозяйкой они вошли в обширную комнату, где она не села, а просто рухнула на широченный диван.
– Сядем, передохнем, – сказал Гектор, – тут мы в безопасности.
Милов кивнул: он знал это лучше Гектора, однако говорить об этом счел излишним: это только его было дело и еще нескольких человек в этой стране (и капитана полиции или бывшего капитана, черт его теперь знал) – и ничьим больше.
– Понимаю, – сказал он, – раз тут живет Рикс, то и охрана выставлена, не так ли?
– Если бы только Рикс! – усмехнулся Гектор. – Там, на втором этаже, где они стоят – сам Мещерски.
– Ах, да, Мещерски, – сказал Милов с понимающим видом, – Ну конечно, как же я сразу не подумал! Кстати, а кто такой этот Мещерски?
Тут они оба расхохотались.
– Нет, Дан, в покер с вами я не сяду, – сказал, посмеявшись, Гектор. – Я, было, и вправду поверил, что вы в курсе всех дел. Мещерски – это тот, кто выступал на площади вслед за Растабеллом. Глава добровольческого движения, председатель партии борьбы за жизнь, и так далее.
– Высоко залез, – сказал Милов. – Судя по фамилии, он мой соотчич? Из эмигрантов, что ли?
– Нет, не думаю, чтобы он был русским – возможно, кто-то из предков, но вообще-то он свой род ведет,
