Ну хотя бы остановить заводы, пусть только химические, пусть на два-три дня – но чтобы поверили, и напряженно думать, до раскаления мозгов думать о том, как решить проблему всерьез и надолго. Иначе… Знаете, один наш русский император сказал некогда: лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться, пока оно само собой начнет отменяться снизу.
– Как вы любите козырять своим Петром Великим…
– Нет, это был как раз не он… Ну, я надеюсь, вы меня поняли?
– Хорошо, – Гектор встал. – Я понял, что работать мы должны каждый в своем направлении: так больше шансов. Я попробую договориться с военными.
– А я поспешу в Центр. Постараюсь не опоздать.
– Боитесь, что там будет жарко?
– Уверен в этом. Но что делать?
– Вы правы. Но только – Дан, не обижайтесь, вроде бы и не мое дело, однако, хочу сказать вам… Не тащите женщину на гибель. Да-да, Еву, не делайте большие глаза, тут и слепой бы все увидел. Я понимаю – она сама хочет, там ее пациенты и так далее. Но все они – все, кто есть и еще окажется там, – скорее всего обречены: вы же слышали речь и видели толпу. Зачем же лишние жертвы?
– Простите, Гектор, но вы не понимаете…
– Да все я понимаю, я же вам сказал… Но вот именно поэтому – не берите греха на душу. И не только потому, что она и так уже вымоталась до последнего, пусть она даже сможет взять машину, но там-то, Дан, там… Вы – я не знаю, кто вы такой, и не хочу знать, но вижу, что вы малый прочный и, надеюсь, выкрутитесь, а если и нет – что же, все от Бога; но вот она… Так что я вам всерьез советую: уходите, пока она еще не пришла в себя. Иначе вам ее не удержать, а без вас она, быть может, и не рискнет, а может быть – муж ее удержит…
– Вы правы, Гектор, – сказал Милов, помолчав. – Тогда объясните – как мне добраться туда кратчайшим путем. Я плохо знаю город, вернее – почти совсем не знаю.
– Скорее надо думать о самом безопасном пути.
– На это уже нет времени. Я ведь всерьез боюсь за всю Европу, Гектор, за весь мир, я перед вами не роль играю.
– Ну, дело ваше. Сейчас я вам нарисую, так будет вернее.
На листке из блокнота Гектор набросал схему.
– Вы легко разберетесь. Двинете пешком?
– Как получится.
– Сейчас пешком проще.
Милов кивнул и сказал:
– Дайте-ка и мне листочек.
Не садясь, он написал: «Ева, дорогая. Вам лучше пока побыть дома. Я навещу Центр и вернусь. Берегите себя». Он покосился на Гектора и дописал еще; «Целую. Ваш Дан». Проставил время. Гектор стоял у окна, глядя на улицу.
– Ну, все, – сказал Милов, справившись с желанием попросить журналиста просмотреть его записку: в своей английской орфографии он не был уверен – но в конце концов, не для чужих глаз это было написано. – Пойду.
– Я тоже, – откликнулся Гектор.
– Оставить ее одну – не опасно?
– В этом доме – ничуть. Наоборот. Тут надежно.
– Пожалуй. Мгновение, я только положу записку.
Он на цыпочках вошел в ту комнату, где лежала Ева. Она спала, постанывая во сне, один раз скрипнула зубами. Милов постоял, глядя на нее, борясь с искушением подойти. Туфли – его, миловские, – валялись рядом с диваном. Их он подобрал, чтобы потом, в холле, переобуться. Записку сложил пополам, домиком, и поставил на низкий круглый стол близ дивана. Еще раз посмотрел на Еву. Вдруг усмехнулся, снял свой дивный галстук – теперь он уже не нужен был – и тоже положил на стол, по соседству с запиской: эту пеструю тряпку она заметит во всяком случае – и улыбнется… Повернулся и вышел. В холле переобулся, взял прислоненный к стене автомат, закинул за спину.
– Вы обещали мне пистолет, – напомнил Гектор.
Милов вынул из глубокого кармана армейский, позаимствованный на бензозаправке.
– Постарайтесь при случае раздобыть что-нибудь более убедительное, – посоветовал он.
– Вроде этого, вашего?
– Вот именно.
Они тихо затворили за собой обе двери. На втором этаже по-прежнему дежурили. Гектор сказал строго:
– Мадам остается дома. Господин Рикс скоро прибудет. Так что будьте внимательны.
Он начал спускаться. Полицейский сказал своему напарнику:
– Проводи господ, чтобы там – сам понимаешь…
Доброволец щелкнул каблуками и последовал за Гектором. Тогда полицейский проговорил едва слышно:
