Гектор нажимал клавиши одного из телефонов. Окна были зашторены, шум улицы сюда не доносился.
– Ну, есть успехи?
– Вот этот аппарат дышит. Остальное мертво.
– А компьютерная связь?
– То же самое. Звоню всем подряд. Аэропорт, вокзалы, телевизионный центр – все молчат. Ни междугородный, ни международный каналы не действуют. Сейчас звоню одному парню, у него есть самолет… Ну, вот.
– Что?
– Мертво. Впечатление такое, что все телефоны в городе выключены – кроме таких вот, особых. Это специальная линия с питанием от установки в Министерстве порядка.
– Но ведь эти, работающие, должны для чего-то служить?
Гектор не успел ответить: телефон зазвонил – негромким, приятным жужжанием.
– Не снимайте, – поспешно сказал Милов. Гектор кивнул. Телефон прожужжал несколько раз и умолк.
– Кому-то нужен Рикс, – сказал Милов. Телефон проснулся снова. Прожужжал восемь раз.
– Вероятно, Рикс должен вскоре явиться, – сказал Гектор. – Это было бы некстати.
– А может быть, он сам разыскивает жену?
– Если так, то теперь он знает, что ее нет дома.
– Кстати: что вы успели услышать по радио?
– Сообщили, что связь со страной прервана и граница закрыта. Больше никто ничего не знает: ни Рейтер, ни ваш ТАСС, ни, естественно, Ю-Пи-Ай – поскольку я сижу здесь и молчу. Значит, ни у кого нет связи, не только я один страдаю.
– Попробуйте позвонить еще. Может быть, в префектуру?
– Мысль не банальна. Спрошу хотя бы, какие возможности связи будут предоставлены иностранным корреспондентам.
– Постойте… Если префектура работает, там в два счета установят, откуда вы звоните.
– От Рикса, не откуда-нибудь!
– Не годится. Если вы рядом с Риксом, то он знает больше, чем сам префект – вам не понадобилось бы звонить.
– Верно. Значит, у нас остаются две возможности выйти на связь: через армию или Научный центр. Надо спешить, Милов, не то во мне крепнет ощущение не просто дармоеда, но плохого журналиста, а я всю жизнь считал себя хорошим… Что там, на улице?
Милов подошел к окну, отодвинул штору.
– Работают вовсю.
– То есть, жгут?
– В лучших традициях.
– Жутковато становится, честное слово… Не знаю, как вас, Дан, а меня успокаивает лишь то, что у нас это было бы невозможно.
– Не знаю, Гектор, не знаю. Конечно, у вас великие демократические и гуманные традиции и все такое прочее, однако люди везде боятся за свою жизнь, людям всюду надоела расправа с миром, в котором мы живем, и людям повсеместно осточертело, что правительства много говорят, еще больше обещают, но слишком мало делают для того, чтобы цивилизация перестала быть смертоносной. И вот под знаменем борьбы с этими уродствами людей можно повести в конечном итоге на что угодно.
– Но не на то, чтобы жечь книги и ломать машины. И тем более – убивать людей или хотя бы ограничивать их основные права.
– Вы всегда оставались наивными людьми, Гектор, беда вашей истории не в том, что она коротка, а в том, что в ней не было такого количества пакостей, как у нас в Европе – и в России в том числе… Хотя по сути наша история – она и ваша, но вы этого как-то не осознаете, вам все кажется, что она началась в тысяча четыреста девяносто втором году… Разве у вас дома, Гектор, нет мальчиков, которые носят на рукаве свастику или хотя бы малюют ее на заборах? У нас, например, они есть.
– Ну, сопляки, единицы…
– Если единицы собрать и возглавить, то это уже вовсе не безвредно. Что делать, у демократии множество издержек, вы это знаете давно, мы узнали позже, но тоже успели понять, и дело не в свастике, вместо нее может быть и треугольник, крест, круг, овал, пентаграмма – дубовый лист, наконец… Важны цель и метод.
– Дан, честное слово, я не просил читать мне лекцию.
– А вы не обижайтесь, я это делаю совершенно намеренно, на случай, если вы найдете связь раньше, чем я: вы тогда должны будете непросто информировать, но как можно убедительнее объяснить, что и почему здесь происходит – это во-первых, а во-вторых – что сегодня же или в крайнем случае завтра то же самое может начаться и в любом другом месте. Чтобы верха поняли: начинать надо немедленно, и начинать им самим, а не ждать, пока процесс начнется сам собой, снизу.
– Начинать что: жечь книги и убивать ученых, или хотя бы загонять их в лагеря?
– Не притворяйтесь идиотом, Гектор. Начинать решительные действия, чтобы люди поняли: правительства хотят всерьез и немедленно ограничить или вовсе устранить уничтожение жизни на планете.
