– Вижу, – ответил Мерцалов мрачно. – Знаю. Вопросы потом.
Дипломат между тем подошел к человеку, замыкавшему колонну ветеранов.
– Это Урбс, – вполголоса, словно боясь быть услышанным, проговорил Милов. – Начальник того Приюта, главный организатор переброски… Ах, черт! Да вы посмотрите…
Восклицание это относилось к действиям Урбса: тот отдал дипломату объемистый картонный ящик, еще не прошедший, естественно, досмотра. После чего тириец направился к другому выходу, которым обычно пользовались люди с дипломатическим иммунитетом.
– Уверен, что это будет обозначено, как дипломатическая почта, – проговорил Докинг, ни к кому в частности не обращаясь.
– Милов! По объему – может там быть тот груз?
– Пожалуй… Пожалуй, да.
– Под самым носом… Сукины дети!
Остановить, обыскать – значило вызвать едва ли не международный конфликт. На это у Мерцалова полномочий не было. И он колебался. Но люди с картонным ящиком еще не успели выйти из зала, как он решился. Схватил телефонную трубку.
– Седов? Мерцалов. Сейчас из Шереметьева в Москву пойдет машина Тирийского посольства. С дипломатическим номером. Задерживать ее для проверки нет оснований – чревато последствиями. Конечно, если она попадет в какое-то ДТП… тогда уже милиция в своих правах. Ну, скажем, кто-нибудь врубится ей в багажник, деликатно столкнет с дороги… Если, не дай бог, такое случится, у них там такой ящик есть, картонный, фруктового типа – интересно было бы установить, что в нем… Рад, что ты понимаешь. Я тут, в Шереметьеве. В случае чего – звони по нашему номеру.
Он положил трубку.
– Еще не вечер, – пробормотал себе под нос. И уже громче спросил у Милова: – Это что – весь их багаж?
– Весь, – угрюмо ответил тот. – Эти вот сумки – и все. Не считая того ящика. С этим они и в самолет садились.
– А не может быть так, что вы ошиблись в расчетах?
– Все может быть…
Докинг пробормотал – голосом воришки, пойманного с поличным:
– Они действительно не везут с собою ничего. Но может быть – их груз, контейнеры с тканями, был погружен и укрыт в самолете заранее, и выгружать его они будут тоже потом и не здесь – может быть, механики…
– Поищем и там, – сказал Мерцалов.
– Груз заметный: контейнеры с человеческими органами. Они выглядят, как…
– Знаем, как выглядят, – сказал Мерцалов, щеголяя произношением.
– Скандала не будет? – спросил Милов. – Они там в Ксении народ обидчивый.
– Примем меры. Скажем: есть сообщение, что в самолете – бомба. Они рады будут сами показать все на свете.
– Остроумно, – сказал Милов. – Только ничего мы там не найдем.
– Значит, по-твоему, груза все-таки не было?
– Отчего же. Был. Но они только что его выгрузили. На наших глазах.
Докинг только пожал плечами. Мерцалов сделал вид, что ничего не слышал. А может, и слышал, но не понял. Так ему было спокойнее.
Пара белья, еще один – запасной – камуфляжный костюм, резервные солдатские башмаки, сандалии – вот и все, что содержалось в любой из ветеранских дорожных сумок. И ничего сверх: ни сигарет, не говоря уже о бутылке чего-нибудь, укрепляющего дух, ни колоды карт – или, скажем, игральных костей для скрашивания бесконечного инвалидного досуга; ни бритвы или мыльницы, зубной щетки…
Один из таможенников не утерпел, чтобы не поинтересоваться:
– У них что же – и бороды не растут? Хоть бы у одного нашлась бритва.
– Мы их бреем, – охотно ответила мисс Кальдер. – Они сами просто не в состоянии. Вы посмотрите на них внимательно: они ведь и ногами с трудом двигают.
– Да, война… – сочувственно произнес инспектор.
– Вы еще не знаете, что такое африканская война, – ответила мисс Кальдер. – Гражданская. Где нет никаких законов.
Инспектор лишь вздохнул.
– Представляю, каково вам возиться с ними. Это не очень опасно? Все-таки, женщинам всегда труднее, а эти парни у вас какие-то мрачные.
Мисс Кальдер успокоила:
– Нет, они вообще-то очень тихие. Они сейчас скорее растения, чем люди. Живут чисто физиологически.
– Как же вы это выдерживаете?
– Мы должны быть гуманными, – строго сказала мисс Кальдер.
