получил их презрение и разрыв отношений. Принципиальность Крапивина сослужила Денису Ивановичу плохую службу.
И здесь мы упираемся в третий стереотип, который не менее примитивен, чем предыдущие. Веселый открытый человек – это, конечно же, хороший человек. Весельчак Ланселот необидно подшучивает над сотрудниками, вовремя платит им зарплату и гоняет на мотоцикле, значит, он замечательный парень. Что дружно подтвердили сотрудники его фирмы, никогда не задумывающиеся – да и зачем бы им задумываться, правда? – о том, на какую ярость способен их шеф, если задеть его гордость.
– Я до сих пор этого не понимаю, – призналась Маша.
– А между тем все очевидно, если не позволять себе обманываться видимым благородством, широтой души и внешней веселостью. По его вине погиб один из четверых друзей – самый талантливый и самый уязвимый. Дмитрий Арсеньевич готов был признать свою вину, но он не готов был расплачиваться за свой поступок. Он всегда считал себя самым лучшим, самым умным, самым интересным из четверых, и талант Чешкина не имел для него особого значения – ведь Коля жил в своем мире, далеком от реального, а в реальном был всего лишь малоизвестным поэтом с отклонениями в психике. Швейцмана и Крапивина, с точки зрения Силотского, смешно было даже сравнивать с ним – успешным бизнесменом, нестандартным человеком, обожателем женщин и всеобщим любимцем. И быть униженным людьми, которые ему в подметки не годились, отвергнуть его дружбу, которой, как считал Силотский, он великодушно их одаривал, быть обвиненным ими – ничтожествами! – в смерти их общего друга... Невероятная гордыня этого человека сделала свое дело: он возненавидел обоих и задался целью отомстить. Он вынашивал свой план долго, исподволь, не торопясь, чтобы не ошибиться, и наконец все сложилось так, как ему требовалось.
То, что Силотский преисполнен гордыни, мне следовало понять после его первого визита, когда он рассказывал о смене профессий, по словам Силотского, ему тяжело было находиться долгое время на одном месте. В действительности Дмитрий Арсеньевич не уставал доказывать себе и окружающим, что он будет успешен всегда и везде, за что бы ни взялся. Меня лишь немного насторожило то, что в юности он устроился официантом: по моим впечатлениям, подобные люди не могут работать «прислугой», для них это потеря статуса, даже в молодости, но когда я прямо сказал ему об этом, он вывернулся, заверив меня в том, что якобы «испытывал» себя.
– Ты думаешь, объяснение было лживым? – удивился Бабкин. – По-моему, звучит убедительно.
– Не для Силотского. Помнишь, ты мне рассказывал о беседе с Крапивиным и Швейцманом? Первый заметил, что укрощение себя было не в характере Дмитрия... Это правда.
– Тогда что же могло заставить Ланселота работать официантом?
– Власть.
Видя непонимание на лицах Маши и Сергея, Илюшин расшифровал:
– Если вы смотрели фильм «Бойцовский клуб», то поймете, о чем я говорю. Это иллюзия, что официант полностью зависит от капризов клиента, – в действительности клиент ничуть не меньше зависит от капризов официанта.
– Налить в суп грязной воды... – протянул Бабкин, вспомнив фильм.
– Именно так. Возможность всласть поиздеваться над клиентами, пренебрежительно щелкающими пальцами, чтобы подозвать официанта, – вот что держало Силотского! Люди для него имеют значение лишь постольку, поскольку они подчеркивают его превосходство над ними, оттого он и общался с Колей Чешкиным.
И Владимир Качков, слепо доверявший Силотскому, был для него всего лишь пешкой. Будто бы демонстрируя заместителю степень своего доверия, Силотский дал ему возможность распоряжаться всеми денежными средствами фирмы без обязательной подписи директора и бухгалтера. Нет никаких сомнений в том, что деньги в подставную фирму Качков перевел по его указанию, но выглядело это так, как будто он сам их украл. Затем Владимир Олегович исчез на несколько дней – полагаю, он находился либо в квартире Дмитрия Арсеньевича, либо в его загородном доме. Что сказал ему Силотский – неизвестно: возможно, предложил отдохнуть от работы. Но я более чем уверен, что он придумал историю о каком-нибудь пари для того, чтобы Качков исполнил все, чего требовала идея «жамэ вю». Владимир договаривался с жителями подъезда, платил за изменение рекламного плаката, а в нужный момент по сигналу Силотского вышел из подъезда и сел на его мотоцикл, надев шлем со взрывчаткой. Взрыв, опознание тела, похороны – и все, включая нас с Сергеем, начинают искать Качкова, укравшего несколько миллионов у собственного шефа, а затем уничтожившего его. А в действительности сам Силотский одним ударом убирает человека, руками которого была проделана вся грязная работа, а заодно убеждает всех в своей смерти.
Я не мог понять, почему Качков не предложил девушкам из салона денег за молчание, и предположил, что это должен был сделать его сообщник. Мне в голову не пришло, что заметать следы не станет тот, кто ничего противозаконного в своих действиях не видит.
Для Дмитрия Арсеньевича сошлись в одной точке несколько возможностей, которые можно было реализовать одним ходом. А он по натуре – игрок, азартный игрок.
– Первую возможность я вижу – месть бывшим друзьям, – сказала Маша. – А вторая?
– У Ланселота были все шансы потерять свое дело, оттого он и торопился увести деньги, пока не станет поздно.
– Подожди, Макар... как же так? Ты говорил, он успешен в бизнесе?
– Это сам Силотский так говорил. Однако оперативники из следственной группы, с которыми мы беседовали, поделились некоторыми подробностями. Дело в том, что у Силотского – практически полный цикл производства: несколько лет назад в Пензенской области им был куплен небольшой завод, на котором и клепают двери. Он закупает сырье, изготавливает двери, затем продает.
– А за последние два года выросли цены на металл, – понимающе протянул Бабкин.
– Да, но дело не только в этом. Заводик был куплен Дмитрием Арсеньевичем у государства, и еще год назад прокуратура заинтересовалась сделкой, потому что общая сумма взяток, предложенных должностным лицам Пензенской области, превышает ту сумму, которую Силотский выложил за завод. Сейчас сделка оспаривается в суде, и, судя по всему, Дмитрий Арсеньевич проиграет процесс. Он – бизнесмен, умеет просчитывать ситуацию, а в данном случае не нужно обладать особыми способностями, чтобы понять, что он останется ни с чем. Его собственная смерть решила бы все проблемы, следовало лишь правильно ее обставить: с помощью Качкова украсть часть денег на собственное безбедное проживание, а, может быть, и на новый бизнес за границей, убрать самого Качкова, выдав его за себя, подставить Швейцмана, изрядно напугав его, и довести до самоубийства Крапивина, заодно свалив на него вину в собственном убийстве. Да, забыл еще приятный бонус: оставить в дураках бывшего мужа любимой жены. Очень, очень красивый план! – в голосе Макара звучало восхищение. – Для его воплощения Силотский умело подключил нас к расследованию в уверенности, что мы пойдем по ложному пути – и оказался прав.
Дмитрий Арсеньевич не зря заканчивал театральное училище. Он знал, что убедительность – в деталях. Поэтому Ольга не ухаживала за ногтями, не убиралась в квартире – это мелочи, которые работали на образ, на иллюзию, возникавшую у всех, кто встречался с ней. Ланселот не без оснований боялся, что она переиграет, поэтому они выбрали самый выигрышный вариант сдержанной скорби – женщина не рыдает, не рвет на себе волосы, но забывает, что нужно ухаживать за руками, и ей в голову не приходит убраться в квартире. Точно так же из незначительных на первый взгляд событий и фактов должна была сложиться картина виновности Дениса, а мы с Сергеем предназначались на роль изобличителей преступника. Мелочь здесь, мелочь там – слова Полины Чешкиной, брошенная Марией Сергеевной фраза... Ланселот не подговаривал ее, о нет! Как и все остальные, она считала его мертвым. Но, не забывайте, он отлично разбирается в людях. Дмитрий Арсеньевич был уверен в том, что Томша не упустит такую возможность отомстить несостоявшемуся любовнику. И оказался прав.
– Подожди... – прервала его Маша. – Любовнику? Сергей говорил, что Крапивин влюблен в сестру этого несчастного поэта, покончившего с собой.
– Я сказал – несостоявшемуся любовнику, – поправил Илюшин. – Томше удалось соблазнить Крапивина, но только она не пополнила им свою коллекцию поклонников. Денис Иванович, по его же собственному признанию, после этого испытывал невероятный стыд перед девушкой, которую любил, и отвращение к Марии Томше. Однако он панически боялся, что она вздумает шантажировать его их одноразовой связью. Он ошибся совсем ненамного – эту связь использовал в своих целях Силотский, а не Томша.
Именно он заплатил денег Марии Сергеевне, а вовсе не Крапивин, – заплатил за то, чтобы она
