стреляет из ружья вверх. Вдалеке, как эхо, гремит другой выстрел.
Я снова один. Но нет, появляется милиционер с собакой на поводке, исследует кусты и свистит в свисток. Это становится похожим на игру в прятки.
Наконец приходит солдат, внимательно осматривает все вокруг. Взгляд его падает на искореженный молнией ствол тополя. Не шевелюсь, сдерживаю дыхание. Солдат подходит, ложится по-лягушачьи на землю:
— Эй, есть там кто-нибудь?
Я по-прежнему молчу. Он подбирает обрубок узловатой ветки, ощупывает ею дорогу, идет через воду. Она достает ему сначала до щиколоток, затем до икр, до колен, до пояса, до подмышек. В дупле вода доходит до щиколоток, хлюпает под хвойным настилом.
Солдат кладет руку мне на лоб, проверяет, горячий он или нет, ощупывает тело, не сломаны ли кости, подносит к моим губам флягу. Я читал, что в таких случаях дают ром или коньяк, а у солдата ничего, кроме воды, во фляге нет. Спрашивает меня, могу ли я идти. Конечно могу. Но куда и зачем? Он не ждет, пока я отвечу, берет меня на руки и осторожно несет. Хлюпает вода в сапогах, вода вперемешку с грязью. Пусть хлюпает, я не просил о помощи. Чувствую впервые запах солдатского пота, запах, который отныне ассоциируется у меня с силой и покровительством, гарантией безопасности. Подходим к офицеру, который дает с равными интервалами три зеленые ракеты. Собираются солдаты, молчаливые и потные. Возвращаются милиционеры, идут охотники, стреляя из ружей в воздух, и лесники, трубя в рожки. Выходят из леса пастухи, без ружей, без пистолетов, только: «Ау-ау, мальчик! Ау!»
Улица на окраине города с однотипными домами, из тех, что сооружались с помощью государства в пятидесятые годы. У капитана перед домом садик с цветами, в основном на высоких стеблях. Нарядные георгины, лилии, пионы. Несколько кустов сирени, два куста жасмина и саженец персика. Вдоль дорожек грядки серебристой травы. Несколько кустов садовых васильков, розмарина — единственные карликовые растения. Все обильно полито. Запах испарений от нагретой земли, запах цветущих растений…
Под стрехой виноградная лоза с тяжелыми гроздьями винограда, на завалинке горшки с комнатными цветами. В носках, в военных брюках и в манко, с заложенными за голову руками, с закрытыми глазами и с подушкой под поясницей, капитан покачивается в кресле-качалке…
— Пришел-таки, Вишан?
— Товарищ капитан, рядовой… — Бессмысленно представляться, но надо все-таки соблюдать общепринятые нормы.
— Все же пришел! А я уже не надеялся, хотел сам заглянуть к тебе.
С противоположной стороны ракитового стола еще одно кресло-качалка. Капитан предлагает мне сесть.
Сажусь, но не расслабляюсь: спина прямая, как будто проглотил шест.
Капитан вытирает лысину большим платком:
— Что скажешь? Жара какая, а?
Что мне сказать? На самом деле я ее не очень-то ощущал. Я шел большей частью по теневой стороне и не торопясь. Это ерунда по сравнению с занятиями в поле, в полной выкладке и с оружием.
— Чего-нибудь холодненького?
Я не знаю, отказаться или согласиться. Воинские уставы ничего не предусматривают для таких случаев. Но командир понимает неловкость моего положения. Он приносит из холодильника запотевшие стаканы с соком. Подношу к губам. До чего вкусно! Капитан не садится. Вытаскивает какие-то сухие листья из цветочных горшков. Я не подымаю глаз выше его лодыжек. У него деформированные ступни. Видимо, от маршей, от отморожений, от болезни. Кто знает, от чего? Капитану скоро на пенсию.
Некоторое время мы молчим, но обращаемся друг к другу мысленно.
Как здесь спокойно! Как будто я с моим отцом, о котором я мечтал, которого хотел видеть… Словно я поговорил с самой доброй и самой мудрой частью человечества. Если бы у капитана был сын… Но, кажется, он говорил, что у него он есть.
— Мой сын уехал из дому…
Может, и к моему отцу в один прекрасный день придет заблудший молодой человек, и папа предложит ему стакан холодного сока. Вероятно, отец покажется ему самым добрым и самым мудрым человеком на земле. И он тоже глубоко вздохнет и признается юноше, что и у него есть сын, который собрался уходить из дому.
Что касается капитана, было бы лучше, если бы у него была дочь. Когда убегает девушка, в этом есть что-то забавное. Рассказы о парнях, которые покидают дом, знаю по себе, — нелепы и грустны.
Но капитан, видимо, решил исповедаться.
— В конце концов, он сам зарабатывает на жизнь, имеет мало-мальскую популярность, может, не стоит делать из этого проблему?
Так оно и есть, зачем делать из этого проблему, да еще и меня впутывать?
— Хотел быть независимым…
Может, вы просто не знали его, капитан? Приходит время, когда мальчишкам надо почувствовать себя независимыми, когда они хотят положить конец покровительству и заявляют об этом недвусмысленно. Может, и с вашим сыном было, так?
— Я часто вспоминаю, как он мне рассказывал о своих красивых снах, Он мечтал стать морским офицером. С третьего класса конструировал корабли, получал призы на различных конкурсах по моделизму. Однажды даже на международном. Он был одним из способнейших математиков в школе…
Да, так случается, капитан, случается иногда, и не только с лучшими.
— Кто бы мог подумать?
Стоп, капитан! Надо оставаться мужчиной, ведь вы же солдат, хотя сейчас в носках и в майке, в кресле-качалке, в приятной тени!
— То, что он провалился при поступлении в институт в первый год, можно понять, но чтобы отказаться попробовать во второй раз и убежать из дому только потому, что я настаивал, — это уже слишком!
Будьте мужественным, капитан, вы отлично понимаете, что еще не все потеряно, что есть еще тысяча и одна возможность и столько же. шансов исправить положение!
— Разве некуда пойти учиться после лицея? Мог бы получить профессию. У него же нет никакой специальности, кроме временного удостоверения солиста ансамбля управления гостиниц и ресторанов.
Скажите на милость, какой Челентано! Но оставим все как есть. Тем более что парень зарабатывает себе этим на жизнь и ест свой хлеб!
— Может, не надо было отдавать его учиться игре на гитаре, но говорили, что музыка сродни математике и взаимно дополняет…
Да полно, капитан! Это не тот случай.
— Дошел до того, что пел для выигравших в спортлото и лотерею, когда те совершали круизы. Прислал мне по видовой открытке из Одессы, Стамбула, Марселя, Неаполя, только с адресом и ни слова больше…
Парень занят, забот много, кто знает, может, он раздает автографы девицам, которым посчастливилось вытащить самый крупный выигрышный билет. Можно ли, капитан, принимать все так близко к сердцу?
Я пришел к капитану со своими проблемами, а выслушиваю его исповедь. Капитан, по-домашнему расположившийся в кресле-качалке, казался обыкновенным человеком, который переживал свою личную, маленькую драму. Переживал самостоятельно, не навязывая ее другим.
Мои сложности, несомненно, были личного свойства, а раз так, то чего я лезу с ними к командиру батареи? На что я надеюсь?
Зачем мне все это? Ведь существует же устав. Есть проблема — обращаешься к командиру отделения и, если он не может ее решить, просишь разрешения обратиться к командиру взвода и так далее. Но что бы я доложил сержанту? О моем прошлом? Оно в образе упыря каждую ночь терзает мне душу, высасывает соки… Сержант, верзила-сержант, он здоровый парень из деревни, зеленый-зеленый дубовый листок, хороша жизнь, когда ты военный [13]. Лейтенант — парень
