— Нет. Была у меня мать, то есть она и сейчас есть. Но личность моего отца была настолько сильной, что подавляла все вокруг.
— Тебе это казалось несправедливым?
— Нет. Наоборот, иначе и быть не могло. Я уважал его за справедливость.
— И что же все-таки случилось?
— Видите ли, товарищ капитан, столько различных случаев, и все настолько перемешано и перепутано — настоящий лабиринт. Именно стараясь разобраться в них, я захожу в тупик и не могу все расставить по своим местам. Почему это так, а не иначе? В чем виноват я, а в чем вина другого? В чем прав я, в чем не прав он? Мой отец жив, он сейчас стар и немощен, но живет, смерть обошла его. Если можно так выразиться, то он в какой-то степени сам себя убил. Зачем он это сделал?
Мой папа у телефона:
— Послушай, как там обстоят дела с приемной комиссией?
— До сих пор ничего не знаю, так как ее формирует область.
— Когда выяснится — сообщи. Хочу сам познакомиться с этой комиссией.
Я был в курсе многих подобных дел. После моего, бегства в лес отец старался как можно больше бывать со мной, он делал все, что было в его силах (а в его силах было многое), чтобы я мог оценить его заботу обо мне.
— Знаешь, мой мальчик тоже сдает приемные экзамены.
— Даже не стоит беспокоиться, у вас отличный ребенок.
— Именно на это я и пытаюсь обратить твое внимание. Не хочу, чтобы о нем судили предвзято, понимаете? Надо, чтобы мальчик был принят по своим заслугам.
— Поступит, товарищ председатель! Самостоятельно. Поступит, конечно.
— А поступит ли?
— Да что вы, товарищ председатель? За такого мальчика, как ваш, я готов поручиться даже в министерстве. Я уверен, что он легко сдаст экзамены.
— Ну хорошо, оставим пока все как есть. Так что вы, черт побери, собираетесь делать с той учительницей?
— Принимаю меры, товарищ председатель!
— За вас их уже принял тот мужчина, у которого она снимает комнату. Как мог директор школы пойти на такое? Как это могло случиться?
— Спали в одной комнате, товарищ председатель, — дрова экономили. Жена директора вставала раньше: она работает воспитательницей в детском саду, а учительница дольше оставалась в постели, чтобы не замерзнуть, а уроки у нее были после обеда.
— И в отделе народного образования знали?..
— Не знали, клянусь, товарищ председатель. Назначено расследование, взяты объяснительные у всех…
— Я вас самого пошлю туда, если вы не выполните свой долг, слышите, Барбуле?
Заведующий отделом образования знал свое дело, поэтому он не очень испугался угроз отца. Через день он явился к отцу сияющий, от него даже не пахло, как обычно, чесноком. С ним был мужчина, от которого пахло духами и парикмахерской. Он был свежевыбрит, на лице, шее заметны следы пудры.
— Это один из членов комиссии. Я решил привести его к вам.
— Я же велел привести всех сразу. Когда прибудут — приведи незамедлительно. Ну?
— Видите ли, у товарища проблема.
— Опять проблемы, Барбуле? Когда ты покончишь со своими проблемами?
— Даже не проблема, а проблемка, товарищ председатель!
— Ну?
— Товарища преподавателя Миулеску мы думаем перевести к нам.
— Когда мы об этом думали, Барбуле?
— Разве не вы, товарищ председатель, поставили задачу усилить коллектив нашего лицея?
— Ну и что?
— Мы его немного почистили, теперь надо доукомплектовать…
— А вы здесь при чем?
— Я ручаюсь за него… Мой, коллега по факультету.
— А вы что скажете?
Свежевыбритый и свеженапудренный мужчина преобразился:
— Я, знаете, готовлю литературные монтажи и артистические бригады…
— Готовите артистические бригады и литературные монтажи?
— Да, и на селе нуждаются в праздниках. Надо же что-то делать и для крестьян.
— А почему бы ему и не работать в нашем районе? Тем более что товарищ из села в районе Поткоава. А заодно усилим и коллектив лицея…
— Барбуле, ты меня убедил. И знаешь почему? Хотя бы потому, что он честен! Все преподаватели, которые приходили до сих пор, шли в город, в отдел образования. Инспекторы давали характеристики, что такой-то и такой-то — очень способный преподаватель, обладает организаторскими способностями, чувством критики и самокритики и так далее. Год, второй — и он получает кафедру, и тут у него то гастрит, то ревматизм, то бог знает что еще. Потом устрой его жену… Учитываю вашу искренность. Товарищ пришел с монтажами, какими не знаю, посмотрим. Главное — на большее не претендует. И если ты берешь на себя ответственность…
— Беру, товарищ председатель. Все беру на себя, но товарищу негде жить. Совсем негде жить.
— Ну, это мы посмотрим. С жильем у нас трудно, но нет ничего невозможного. Посмотрим…
Заведующий отделом образования не слишком преувеличивал, когда говорил о моих способностях. Я легко схватывал и легко учился. После моего бегства в лес это было единственное, что привлекало меня. В этом была моя сила, которой я очень гордился. Я пугал учителей тем, что слишком много знал для своего возраста, слишком многое хотел узнать помимо школьной программы. Читал много и выборочно. В основном литературу по истории, географии. Особенно увлекался естественными науками. Когда я учился в восьмом классе, моя классная руководительница то ли в шутку, то ли всерьез сказала, что у меня есть шанс поступить в институт.
Но впереди был еще лицей. В комиссию, присланную из области, вошли учителя из различных мест, но и они были сориентированы, где будут работать. Письменные работы подписывались под девизом, их было принято проверять и оценивать до того, как узнают фамилию ученика. Я получил десятку [15].
На устном экзамене свежевыбритый и свежеприпудренный преподаватель постоянно подкладывал мне билет, который в конце концов взял сам, собираясь сунуть мне в руку. Я сделал вид, что не понимаю, и вытащил первый попавшийся билет из кучи других.
Вопросы, на которые можно было ответить играючи. Когда я вышел отвечать, все члены уважаемой комиссии неожиданно занялись каждый своим делом, спорили между собой, перебирали личные дела. Как будто ждали, что услышат от меня такой абсурд, который они, естественно, не хотели бы услышать. Увидев, что на меня не обращают внимания, я замолчал.
Я молчал и смотрел на них, и они смотрели на меня исподлобья и все больше и больше чувствовали неловкость, а потому делали вид, что необычайно увлечены беседой или чтением личных дел. Наконец председатель комиссии не выдержал:
— Спасибо, свободен…
— Сдал… Следующий!
За свое молчание я получил оценку «9».
— Ну, до сих пор все объяснимо, — говорит капитан.
Да, до сих пор все можно объяснить. Но именно с этого времени в моей душе поселилось смятение, которое не дает мне покоя.
— То есть тебе не было понятно…
