христианства (А. Иванов, В. Авдеев, В. Емельянов), с «убийственной», как им кажется, аргументацией. Одна из политических организаций, назвавшая себя 'Русской партией', выразила это и в своей программе: 'Признать христианство, проповедующее идею богоизбранного израильского народа, еврейской идеологией и пришлой религией, способствовавшей установлению сионистского ига в России' ('Русские ведомости', 1992, N 5). Основной аргумент здесь в том, что христианство — 'религия рабов', которая 'ослабляет нацию' прежде всего перед евреями, они-то специально и «подбросили» нам эту религию для установления своего господства. (Так же рассуждали о «слабости» славян Гитлер и Розенберг, именно в этом видя причину краха России в 1917 г. и последующего еврейского засилья, — но все же это не помешало русским в 1945 г. дойти до Берлина…).
В каждой из подобных антихристианских публикаций — проклятья, кощунственные искажения Священного Писания, подтасовки смысла, причем все это от явного незнания и нечувствия Православия. Ведь в СССР ни в школе, ни в вузах этому не учили: атеисты кололи штыками то чучело «христианства», которое сами же и изготовили для этих целей, чтобы оно выглядело как можно примитивнее. Причем атеисты, как и язычники, тоже выдавали христианство за 'религию рабов' и за инструмент 'закабаления масс эксплуататорами'…
В доказательство «рабскости» христианства язычники всегда сводят его к тезису: 'подставь врагу другую щеку'. Но ведь речь идет лишь о своей щеке — это значит: прости своего личного врага, не мсти ему и не умножай зло; однако ни в коем случае не подставляй врагу щеку ближнего — его защити даже ценою своей жизни! А он точно так же защитит тебя.
Христианское смирение — это смирение не перед злом, а перед Богом. Выражение 'раб Божий' означает и признание Божьего всемогущества, и готовность отстаивать Его замысел о мире — и здесь «раб» должен превращаться в мужественного воина в битве против сил зла. Наш святой, Феодосии Печерский, в этой связи говорил: 'Живите мирно не только с друзьями, но и с врагами, но только со своими врагами, а не с врагами Божиими'. Сам Христос применил силу для защиты святыни: выгнал из храма оскверняющих его торгашей и ростовщиков.
Сочетание такого «рабства», свободы и мужества христианина видны в словах апостола Петра, который говорил: …будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, — как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии' (1 Пет. 2: 13–16).
Эти же слова показывают и ложность утверждения, будто христианство повелевает «рабски» подчиняться любой власти, 'ибо нет власти не от Бога' (Рим. 13:1). Апостолы говорили о самом принципе власти в противоположность анархии и в продолжение этих слов имели в виду такую власть, которая сама служит Богу: 'Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых… начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться' (Рим. 13: 3–5).
То есть апостолы под властью имели в виду законную положительную силу государства, а не узурпацию кем-то правящих полномочий для целей безнравственных и разрушительных. Об отношении христиан к недостойной власти можно судить по словам Христа об Ироде или святых отцов — о Юлиане Отступнике. И наш преп. Иосиф Волоцкий (один из наиболее правых идеологов царской власти) прямо утверждал, что неправедный царь — 'не Божий слуга, но дьявол', и ему следует противиться даже под угрозой смерти. Св. митрополит Филипп, смело обличивший Иоанна Грозного, — тому пример.
Таким образом, христианство — религия вовсе не слабая, а благородная и мужественная. Достаточно взглянуть на русскую историю, чтобы увидеть, какова была наша 'христианская слабость': объединили в одно государство шестую часть суши. Причем не столько силой, сколько добром, неся более высокую мораль, но не посягая на самобытность народов, в чьи земли вступали — без этого их, пожалуй, было бы невозможно удержать… В этом огромное отличие Российской империи от колониальных; а тот факт, что при большевиках русский народ превратился в донора, эксплуатируемого национальными окраинами, объясняется как раз тем, что был сознательно сломлен его православный духовный стержень; русским было дозволено существовать и служить целям компартии в виде рабочего тела без души.
Главное же: христианство лучше язычества не потому, что создало такую Империю, и не потому, что мы к нему за тысячу лет привыкли, а потому, что христианство истинно. Только христианство объясняет смысл жизни человека и смысл истории, универсально объемля и разрешая все сложнейшие противоречия земного мира: между личностью и обществом, свободой и государственным принуждением, смертностью человека и абсолютным смыслом его жизни; между миром, который 'во зле лежит', и необходимостью делания добра в этом мире. Это религия:
— предельно личностная, ибо проповедует путь личного спасения человека через стремление к совершенству, к раскрытию в себе 'образа и подобия Божия';
— предельно коллективистская, ибо указывает главное средство этого спасения и совершенствования: через любовь к другим людям, вплоть до самопожертвования;
— предельно свободная, ибо мыслима лишь как свободное служение человека этим ценностям — внутренним решением, через новое духовное рождение (для чего требуется огромное духовное усилие над 'ветхим человеком' в себе — и такая победа над собой гораздо труднее и весомее, чем если выбить «око» или «зуб» у врага…);
— предельно дисциплинирующая и обязывающая человека следовать Истине — самой очевидностью Истины; познавший ее становится добровольным ее служителем: 'рабом Божиим'; именно поэтому христианство распространилось по миру — через Крестный подвиг Христа и множества его замученных последователей, явивших свое духовное превосходство над язычниками, а не потому, что обещало какие- либо материальные выгоды;
— предельно уважающая и раскрывающая величие человека как бессмертного существа, созданного по образу и подобию Божию; расширяющая границы человеческой личности за временнее пределы жизни — до Царства Небесного. Лишь в русле христианской культуры, преодолевающей антиномию между духом и материей по аналогии с неслиянно-нераздельной богочеловечностью Христа, облагораживаются такие земные природные явления, как брак, труд, государство, вплоть до частной собственности, которая из природно-инстинктивной неизбежности сублимируется в духовную служебную ценность, превосходящую свое экономическое и материальное значение;
— и, наконец, это религия предельно справедливая, ибо мир устроен Богом так, что в конечном счете победит добро и Царствие Божие; наша задача — понять, смысл идущей в мире битвы между добром и злом и занять в ней соответствующее место — от чего зависит наша посмертная судьба; к этому мы созреваем всю жизнь, и сделать это никогда не поздно: через второе рождение стать 'рабом Божиим' — мужественным воином в битве против сил зла.
Этими особенностями христианства (точнее, истинного христианства — Православия) разрешаются и все другие антиномии, неразрешимые в прочих идеологиях, ибо для решения необходимо осознать человека, общество и мир как духовное целое. Западное же разделение мира на автономные, независимые друг от друга сферы (религия, наука, искусство, власть с ее тремя независимыми ветвями) — лишь пытается решать эти проблемы формально-юридически, равнодушием к духовной цели жизни. Поэтому языческая критика христианства на примерах тех или иных грехов западных конфессий (инквизиция, индульгенции, экуменизм с масонством и т. п.) к Православию неприменима. Случаи же отступления православного духовенства от Истины говорят лишь о высоте православного идеала, которая не всем по силам (как и мятущимся людям типа В. Розанова), но человеческая слабость не может отменить Истину, открытую Христом.
Сам Сын Божий пришел в мир ради нас, чтобы раскрыть нам смысл истории и научить нас этому второму рождению — для нашего спасения. После Его пришествия неоязычество — это отказ от духовного усилия и бегство в исторический инфантилизм, примитивный отказ от понимания смысла бытия и от всех сложностей мира. Это отказ от опыта двухтысячелетней христианской эпохи, в которой история только и обрела свои народы-деятели, увидевшие в ее развитии не бесконечное течение или бессмысленный круговорот-времени, как полагали язычники, а целенаправленный смысл.
До пришествия Христа еврейская религия Ветхого завета, в отличие от язычества, наиболее ясно ощущала единого и единственного Бога — создателя мира, всеохватывающую вечную Истину ('Я есмь
