Райхсраума, внутри страны проводит, по сути дела, протекционистскую политику. А Каирские соглашения по нефти?
— Бог обделил Россию нефтью, — скрипнул зубами Мосюк, — а Фатерлянд не оказал нам самой минимальной помощи. Мне тоже не нравится эта возня с арабами, но они сидят на нефтяном кране.
— Никто вас за это не осуждает. Вы действуете в интересах России, — примирительно сказал Аксючиц. — Но не думайте, что в Берлине сидят идиоты. Вот, например, возьмём это ваше заявление по теме о гражданстве. Вы говорите: давайте унифицируем уровень социальной защищённости и уже потом — законодательство. Вы ведь это имели в виду?
— Допустим, так, — согласился Мосюк.
— Но это потребует расходов. Кто должен платить за повышение уровня социальной защищённости в России? Мне почему-то кажется, что вы не имели в виду российский бюджет... Кое-кто считает, что это типично российская политика. Сначала вы создаёте проблему, а потом перекладываете финансовую часть её решения на Райх.
— Проблему создали не мы. Это Райх озабочен проблемой поведения некоторых своих граждан. К тому же Россия беднее Германии. За решение проблемы должен платить тот, кому нужно решение этой проблемы и у кого есть лишние деньги.
— Может быть, Россия беднее потому, что производительность труда русского рабочего в два с половиной раза ниже, чем у дойчского? — не сдержался Аксючиц.
— И какой же ты делаешь из этого вывод? — неожиданно спокойно ответил Верховный. — Русские ленивы, бездарны и плохо работают? Так?
— Я этого не говорил, — отступил Виктор.
— Но ты подумал. А такие, как Ламберт, это ещё и говорят вслух. Но это ложь, причём сознательная ложь, рассчитанная на наивность обывателя. Ну-ка, скажи — в чём измеряется производительность труда? — речь старика опять стала жёсткой и ясной.
— Количеством продукции, произведённой работником в единицу времени, — напрягшись, ответил Аксючиц.
— И как же мы будем сравнивать производительность труда по производству мочалок и по производству самолётов? — поинтересовался Мосюк. — Ты же коммерсант, должен знать такие вещи... Так вот: количество произведённой продукции — это отраслевой показатель. Общеэкономический же измеряется в деньгах. В марках, например. Теперь второй вопрос: от чего зависит производительность труда? Так я тебе скажу: от эффективности использования капитала. Если у тебя есть автомобиль, ты на нём наездишь больше километров, чем я на лошади за то же время, не так ли?
— Допустим, но какое это имеет отношение к теме?.. — Аксючиц попытался было выпутаться из неинтересного поворота разговора.
— Самое прямое. Русские работают не хуже дойчей. Но они работают на морально устаревшем оборудовании. И кроме того — целый ряд самых выгодных отраслей хозяйства практически монополизированы Германией. Иногда под разными надуманными предлогами, иногда вообще без них.
— По Смоленскому договору, насколько я помню, России запрещено производить только военную технику, — напомнил Виктор. — Взамен вы получаете прямые поставки лучшего в мире германского вооружения.
— Да-да, — неприятно улыбнулся Мосюк. — Если только не учитывать того, что именно военные разработки во всём мире являются источником инноваций. Всё новое производится сначала для армии, по военным заказам. И уже только потом идёт в гражданский сектор. В результате мы обречены сидеть на обочине прогресса и ждать, пока Фатерлянд не осчастливит нас прямыми поставками новеньких винтовок и обмундирования. За это нас лишили, например, авиапрома. И всех новых штучек, которые разрабатываются для неба. Мы едва отстояли свой автопром — и то лишь потому, что мой предшественник... светлая ему память... запретил российским государственным организациям покупать дойчские автомобили! Помните, какой был скандал? А если бы не этот запрет, у нас не было бы наших полицейских броников... Но как объяснить это господину Клаусу Ламберту и его единомышленникам? Ведь так приятно порассуждать о русской лени и неспособности к творчеству. Забрав себе всё вкусное и оставив нам полуобглоданные кости.
— Почему же тогда Япония, которой тоже запрещено военное производство, стала ведущей технологической державой? — Аксючиц понимал, что старик умело уводит его от темы, но решил дослушать до конца.
— О, хороший пример! — Мосюк ухмыльнулся. — Японцы запустили национальные программы фундаментальных исследований. Основанные на национальной же системе образования. А в России вся образовательная система находится в руках... вы знаете, в чьих руках. О нет, я не говорю, что это плохо! Фольки — полезнейшие граждане. Однако все талантливые русские студенты почему-то перебираются в Берлин или в Ляйпциг... Это проблема, решения которой я пока не вижу. А господин Ламберт и его ястребки...
— Вы умудрились произнести пламенную антигерманскую речь, всего лишь споря с воображаемым господином Ламбертом, — Виктор, наконец, осмелился прервать желчный монолог старика.
— Вот именно, — Мосюк снова сменил регистр разговора: на этот раз его речь покатилась мерно и ровно, с чётким выдением ключевых слов. — Я люблю Германию, я люблю эту великую страну и её великую культуру. Германия дала нам всё — начиная от освобождения и кончая покоем и безопасностью. Но какой- то ничтожный господин Ламберт заставил меня думать не о том, что Германия дала моей стране, а о том, что она у неё взяла и в чём помешала... Получается, что партия болтунов намерена поссорить Россию с Германией, а меня лично — и с имперским руководством, и с собственным народом. В России и без того хватает дураков, которые с удовольствием вцепятся в лакомую косточку, которую намерен бросить им этот ваш главный ястреб. Я и так постоянно слышу и читаю обвинения в том, что я с потрохами продался nemtzam, — последнее слово лауреат премии Гёте проговорил с демонстративной неловкостью. — Вот только я своих болтунов взял к ногтю, а имперское руководство — нет, — резко закончил он.
Аксючиц кивнул. В откровенном заигрывании с русским национализмом Мосюк и вправду замечен не был. Отчасти потому, что русские националисты позволяли себе затрагивать тему происхождения и деталей биографии Верховного. Более того, когда в ПНВ начало проклёвываться «право-патриотическое крыло», его неформальный лидер Игорь Сухоносов был уличён в преступлении против нравственности и выслан во Францию. Само же «патриотическое крыло» было раздавлено тихо и без шума — в отличие от длинной и запутанной истории борьбы с остатками «конструктивного крыла». Борьбы, очень похожей на сложную многоходовую операцию с неясными целями...
— Допустим, так. Но есть и разница. Ламберт — отнюдь не нацист в хитлеровском смысле этого слова. Он империалист. Хитлеровцы и им подобные требуют оградить Райх от того, что они называют славянскими окраинами. Круги, близкие к Ламберту, требуют прямо противоположного: прочнее привязать окраины к имперскому центру...
— Россия — не коза, чтобы её привязывали к забору! — вспылил Мосюк, и тут же опять сменил тон на прежний, мерный и ровный. — Поймите: такая постановка вопроса унижает и Россию, и Райх. Подлинная привязанность не терпит никаких привязей и заборов...
— Да при чём тут заборы, — Аксючиц не выдержал нового наплыва демагогии. — Скажите честно: вы и в самом деле хотели бы распада сложившейся системы отношений с Райхом? Положа руку на сердце — хотели бы?
— Нет, — жёстко сказал Сергей Альфредович. — Внутренние игры — это одно. Но только пока они внутренние. Райхсраум имеет множество недостатков, но это жизнеспособный организм. Я могу играть с Империей, выторговывая себе поблажки и привилегии. Но я никогда — слышите, никогда! — её не предавал. Именно поэтому я не допущу визита безответственного болтуна и провокатора, который позволяет себе угрожать распадом Райхсраума. Ламберт — безответственный демагог, играющий с огнём. Я не понимаю, почему Управление не отдаёт себе отчёт...
— Хорошо, я понял вашу точку зрения, — невежливо перебил Аксючиц. — Но я должен сказать кое- что ещё. Ситуация в Райхе гораздо хуже, чем вы, может быть, думаете. Референдум двенадцатого мая...
— Референдум — глупость, бессмысленная глупость, — ощерился Мосюк. — Нельзя было
