соглашаться на него. Теперь при любом раскладе сил уже создан прецедент. Даже если эта дрянь соберёт десять процентов голосов...
— Всё гораздо хуже. По некоторым данным, на восточных территориях Райха наши противники могут получить от тридцати до шестидесяти процентов голосов.
— Невозможно, — скривился Мосюк. — Они же не идиоты.
— Вы сами всё объяснили. Поляки считают себя оскорблёнными... западным украинцам досадно... ну и так далее. При этом никто не думает о том, что последует за разрушением Райха. Они воспринимают это как... как... — гость замялся, потом всё же подобрал нужное слово, — как способ досадить дойчам. Они совершенно не думают о том, что у референдума будут очень конкретные последствия.
— Они всё равно не выиграют референдум на территории всего Райха, — Мосюк немного успокоился.
— Достаточно проигрыша на Востоке, — отрезал Аксючиц. — В момент, когда будут оглашены результаты, будет подожжён фитиль бомбы, которая когда-нибудь взорвёт всю систему. Первыми, однако, пострадают страны-сателлиты и их правительства. По нашим данным, в России хватает политиков, готовых воспользоваться моментом.
— Либералы? Дерьмо. — Верховный презрительно выпятил нижнюю губу. — А со своими товарищами я уж как-нибудь разберусь. Они у меня все вот где, — старик поднял сжатый кулак, покрытый старческими коричневыми пятнами.
Настало время выложить главный козырь.
— Не все. По некоторым данным, Президент Российской Республики, господин Никита Михалков, во время лечения в Карлсбаде имел ряд неофициальных контактов с лидерами СЛС, — произнёс на одном дыхании Аксючиц, внимательно наблюдая за стариком.
— Никитка-то? Да пусть он хоть со скунсярами челомкается, — Мосюк хотел ещё что-то добавить, но осёкся.
«Этого он не знал», — понял Аксючиц.
Дальнейший ход мысли Дядюшки Лиса был более чем понятен.
Никита Михалков, как и все российские президенты, был безобидным болтуном, занимавшим декоративный пост без каких бы то ни было реальных полномочий. Он был известен как театральный режиссёр, ушедший в кино, где и преуспел в качестве постановщика дорогих и помпезных фильмов о русской истории романовских времён. Внятных политических взглядов он не имел, хотя любил щегольнуть монархическими симпатиями — впрочем, совершенно абстрактными. Однако страсть к политическим игрищам может внезапно настичь любого, кто почует хотя бы запах власти. Михалков достаточно бездарен и достаточно тщеславен, чтобы прельститься. Тем более, его формальное положение достаточно высокое. Правда, существует российская конституция, недвусмысленно предписывающая форму правления. Но в моменты великих потрясений... а если и в самом деле? Особенно на фоне событий в Фатерлянде.
Разумеется, до такой перспективы Михалкову ещё очень далеко. Даже если курортные разговоры имели место — это мелочь. Но самое главное — Мосюк не знал о вольностях, допущенных господином Президентом РР. Ему о них не доложили. И теперь он выслушивает эту новость от постороннего... Это означало очень серьёзное неблагополучие внутри построенной Сергеем Альфредовичем системы власти, жёстко замкнутой на нём лично...
— Но я готов согласиться с вами относительно Ламберта, — Виктор дал Мосюку время переварить информацию и вернулся к теме. — Заявления, подобные тем, которые он приготовил, прозвучали бы оскорбительно и поставили бы российское руководство и вас лично в неловкое положение. Ну а что, если у него будет повод к жёстким пассажам?
Хомячья мордочка Мосюка неуловимо изменилась. Теперь он был похож на какого-то мелкого хищника — скорее даже не на лису, а на куницу.
— Допустим... пока только допустим... — Аксючиц перешёл к самому деликатному, — что на жизнь Ламберта происходит покушение. Заказчик — Центр Визенталя. Разработчик операции и главный исполнитель — один из легендарных убийц Центра, некий Зайн. Разумеется, покушение оказывается неудачным: Клаус Ламберт жив. Возможно, он ранен или контужен. Прямо с больничной койки он произносит обращение к народам России и Германии. Жёсткое, да. Но оно завершится призывом к единству. Да, кстати: организаторы покушения найдены и уничтожены благодаря блестящей операции российских спецслужб. Разумеется, вина за происшедшее падает на германскую сторону и в особенности на Управление. Некоторые головы полетят.
Мосюк молчал две минуты.
— Русские не виноваты, но они тоже оказались не на высоте, — наконец, заявил он. — Теракт в Москве — это национальный позор. Всё руководство ДГБ уйдёт в отставку. Новое руководство Департамента назначу я сам. Без согласования, — тяжело добавил Верховный. — И в дальнейшем тоже.
Аксючиц мысленно поздравил себя с плохим, но всё же хоть отчасти приемлемым вариантом торга. Руководство любой спецслужбы любого государства Райхсраума назначалось только после неофициальных консультаций с Берлином. Это была ещё одна ниточка, скрепляющая единство Райхсраума. Правда, эта практика не слишком-то помогла в той же Польше или даже в Болгарии... Мосюк, однако, хотел другого: получить, наконец, в этом отношении вольную.
— Сейчас — может быть, это экстремальная ситуация. Но не в дальнейшем, — сделал свой ход гость.
— Или мне доверяют, или нет, — попёр напролом Мосюк. — Отдайте мне это, и я сделаю то, что вы хотите.
— Я не решаю такие вопросы, — напомнил Аксючиц.
— Так пусть решат те, кто решают, — рыкнул Мосюк. — И ещё: на похоронах я выступлю с речью. Посвящённой российско-германским отношениям.
— На каких похоронах? — не понял гость.
— Ну как же. Теракт — это серьёзно. Должны быть погибшие. Минимум трое. Один русский, один фольксдойче, один дойч из Берлина. Это красиво и символично. Похороны должны стать знаковым событием.
— Значит, всего три трупа? — не удержался от иронии Аксючиц.
— Конечно, — совершенно серьёзно ответил Мосюк. — Один труп — несерьёзно, десять — уже статистика. Три — идеальное число. Это мы ещё потом с коллегами обмозгуем.
Виктора слегка покоробило гадкое словцо, но он не подал вида.
— Теперь о речи. Я готов её согласовать с теми, кого вы представляете. И с Ламбертом, если это понадобится. Это будет ответ на его речь. Развёрнутый ответ. По сути — новая программа нашего сотрудничества в рамках Райхсраума. Но это должна быть моя речь и моя инициатива. Моя, — он выделил это голосом.
Аксючиц немного подумал. Насколько ему было известно, старик не страдал излишним тщеславием: он чрезвычайно ценил власть, но об имидже и месте в истории задумывался постольку поскольку. Его интересовали конкретные выгоды. Следовательно, ожидаемая «новая программа сотрудничества» будет тем ещё подарочком для Райха... Ох... Он уже предвидел, сколько времени придётся убить на согласования. А ведь всё придётся делать в спешке. Ничего, придётся успеть...
— А что, покушение и в самом деле готовит Зайн? То есть вы заказали работу... — Мосюк не закончил.
— В общем, да. Но, сами понимаете, его используют втёмную. Он уверен, что планирует настоящий теракт.
— А Клаус Ламберт? Он в курсе? Или вы тоже разыгрываете его втёмную?
— Ну почему же. Он в курсе. Собственно, это была его идея, — с удовольствием сообщил Аксючиц.
Первый Секретарь Партии Национального Возрождения России захохотал — громко, откровенно, с фырканьем и кашлем. В маленьких поросячьих глазках показались слёзки.
— Вот же вредный старикашка, — наконец, выговорил он. — Но в нём что-то есть, в этом Ламберте. Он ещё может прыгнуть выше головы.
