Kapitel 41. 13 февраля 1991 года, среда, вечер. Санкт-Петербург, посёлок «Николаевская усадьба», ул. гр. Фредерикса, д. 3.
— Ну что, что они там говорят? — профессор Вальтер Порциг плеснул себе на дно бокала ещё вина. Херес переливался в хрустале, отбрасывая на скатерть рубиновый отсвет.
— Повреждения кожи головы и сотрясение мозга... На голове они ей всё зашили. Возможно, останется небольшая залысинка, но вряд ли это будет заметно. Пока что ей нужен покой, компрессы, уколы, но главное — покой, — терпеливо повторил Власов, устраиваясь поудобнее в кресле.
Он внимательнейшим образом выслушал всё, что медбригада говорила Маше, временно назначенной сиделкой. Особого смысла в этом не было: всё то же самое было сказано и самому профессору. Тем не менее, Власов отдавал себе отчёт в том, что тому очень хочется ещё и ещё раз слышать успокоительное — всё поправимо, всё будет хорошо, самое страшное позади, можно расслабиться... По-человечески понять это было можно, хотя сам Власов — как и большинство людей его профессии — считал все эти обывательские ритуалы довольно-таки никчёмными.
— Завтра утром они приедут с аппаратурой. Будут делать рентгенограмму. Могут быть трещины в основании черепа... Если что случится ночью, Маша немедленно вызовет дежурных... Но всё-таки вы напрасно отказались от госпитализации, — счёл нужным добавить Фридрих.
— Моя лапочка ужасно упрямая, — вздохнул профессор. — Она не хочет в больницу. И я не буду с ней спорить.
— Её каприз обойдётся вашей семье недёшево, — напомнил ему Власов. — Если, конечно, петербургские цены сравнимы с берлинскими. А так вы не потратили бы ни рубля.
— Куда там сравнимы... За дополнительные услуги медики дерут ой-ой-ой как, — махнул рукой Порциг. — Но у меня, слава богу, ещё есть кое-какие деньги на счету. Хотите хереса? Ах да, вы же не пьете... или, может, сделаете исключение? Из этой бутылки?
Власов впервые присмотрелся к бутылке и понял, что в ней такого особенного. Этикетка была перечёркнута размашистой подписью Эдварда Дитля.
— Нам всем после того ужина подарили по такой... на память, — вспомнил профессор. — Старое эспанское вино. Я его берёг для какого-нибудь важного события... юбилей какой-нибудь, в некотором роде, или ещё что... Вот и пригодилось.
— Нет, — твердо ответил Фридрих, не чувствуя никакого сожаления по этому поводу, — экземпляр, конечно, исторический, но принципы только тогда чего-то стоят, когда не имеют исключений.
Скрипнула дверь. Мимо проплыла Маша, преисполненная тревоги и ответственности: она несла ёмкость для капельницы. Строго посмотрев на развалившихся в креслах мужчин, она скрылась в соседней комнате, где — в предписанной тишине и тщательно сохраняемом покое — лежала Анастасия Германовна.
— Если честно — я был уверен, что она мертва, — вспомнил Фридрих. — Вмятина на рояле...
— Да с этого шкафа вечно что-нибудь падает, — Порциг задумчиво накручивал себе на палец бородёнку. — Пожалуй, распоряжусь, чтобы его убрали. В прошлый раз упал глобус... большой, деревянный такой. Подарок ВГА, между прочим... Вот от него и остался след. А вы подумали, что это, некоторым образом, головой?
— Да, — Власов не стал отрицать очевидное. — Там же и кровь была.
— Проклятая шпилька, — проворчал Порциг. — Говорил я лапочке — не носи ты эту ужасную штуку, ей же заколоться можно. Ведь эта штука могла, некоторым образом, воткнуться... как гвоздь, — профессора передёрнуло.
— Она и воткнулась, — стал объяснять Фридрих, — просто сразу сломалась. Это же не металл, а какая-то пластмасса. Обломок прошёл между кожей головы и черепом, разрывая сосуды. Сосудов там много. Отсюда и столько крови.
Они сидели всё за тем же обеденным столом, отдыхая после суматохи. Медбригада уже сделала всё необходимое и улетела на своём смешном вертолётике.
Власов чувствовал себя как-то странно. С одной стороны, скверное происшествие завершилось неожиданно удачно, и это радовало. С другой — он потерял на этой истории немало времени: он-то собирался получить информацию и вежливо откланяться ещё засветло... Проклятье! Гельман!
Помимо изучения электронных архивов Управления на тему экспедиции Порцига, Фридрих сделал утром еще одно дело. Точнее, он сделал его уже в машине, направляясь в поселок «Николаевская усадьба». Он все-таки позвонил по номеру на гельмановской карточке. Делать это Власову не хотелось, но он понимал, что не должен позволять эмоциям брать верх над разумными соображениями. Гельман, судя по всему, действительно что-то знал или хотел предложить. Возможно, это было что-то, важное только для самого Гельмана, но никак не для Власова и его дела. Возможно, вообще какая-нибудь полная чушь. Но для того, чтобы делать выводы, необходимо было выяснить, о чем же, в конце концов, речь.
Галерейщик обрадовался звонку, но тут же, в своей нахальной манере, заявил, что, мол, и не сомневался, что Власов позвонит.
— Давайте встретимся и побеседуем, — продолжал он, не дав Фридриху вставить и слова. — Ээ... скажем, завтра. Завтра у меня как раз будет время.
— Сегодня вечером, — ответил Власов тоном, не допускающим возражений. Во-первых, он и в самом хотел разобраться с галерейщиком и его намеками поскорее. Во-вторых, стоило проверить, насколько сильно сам Гельман заинтересован в этой встрече.
— Ээ... ммм... вообще-то сегодняшний день у меня уже весь расписан, но...
— Я здесь тоже не на прогулке, — заметил Фридрих. — Напоминаю — это вы искали встречи со мной, а не наоборот. Так что, или вы согласны на...
— Хорошо-хорошо, — заторопился Гельман. — Я посмотрю, что... Я отменю все лишнее. Сегодня, ну, скажем, в шесть часов вас устроит?
Скверное время, подумал Фридрих, не увязнуть бы в пробках. Впрочем, позже будет еще хуже, а переносить встречу совсем уж на ночь не хотелось.
— Ладно, — согласился он.
— Вот и замечательно. Тогда подъезжайте в «Аркадию»... вам ведь дали клубную карточку? Десятипроцентная скидка, кстати...
— Почему именно в «Аркадию»? — насторожился Фридрих.
— Ну... кухня приличная, и дорогу уже знаете... карточка, опять же... Вы не волнуйтесь, — добавил Гельман со смешком, — сегодня там не будет никаких негров, я гарантирую! Или вы хотите предложить другое место?
Власов прикинул варианты. Никаких «жучков» в «Аркадии» ему не навешали, это он, разумеется, проверил первым делом. Но место все равно подозрительное. С другой стороны, если Гельман хочет записать разговор (и передать кому-либо запись) — он сделает это, куда бы Власов его ни привел. Не обыскивать же его, раздевая догола, в самом деле (Фридрих скривился при этой мысли). Может ли быть так, что разговоры в «Аркадии» пишутся, но Гельман об этом не знает? Это вряд ли, на страдающего излишком наивности он не похож. Тогда, возможно, в «Аркадии» готовится какая-то провокация? Тоже не очень вероятно — в конце концов, Гельман не мог знать точно, что Власов ему позвонит, и тем более не был готов к встрече в этот вечер. К тому же он вроде бы не исключает возможности встретиться и в другом месте по выбору Фридриха, хотя по тону ясно, что ему бы этого не хотелось... А может быть, все гораздо проще? Галерейщик не пытается заманить его в некую ловушку, а как раз наоборот — боится попасть в ловушку сам? И «Аркадия» представляется ему наиболее безопасным местом для переговоров — безопасным для него самого...
— Мы сможем там поговорить без помех? — осведомился Власов, выделив голосом последнее слово.
— Да, — ответил Гельман с явным облегчением. — Да, конечно. Я гарантирую.
— Гарантируйте тогда заодно, что отключите
