вопрос. А также под разговоры о том, что Райх, в нарушение Смоленского договора, поддерживает германский сепаратизм на территории России, самим поддержать славянский сепаратизм на наших восточных землях...
— И что это даст, кроме резкого обострения отношений? Хотя, конечно, повод для критики властей с обеих сторон, как не справившихся с ситуацией... и лавры миротворцев для тех, кто спит и видит, как бы перехватить лидерство в партии... в обеих партиях.
— Как вариант. Или, напротив, игра на обострение до конца. Фокус в том, что ситуация несимметрична. Славянский сепаратизм, как ты знаешь, весьма реален, год назад мы имели очередную возможность в этом убедиться... А Петербурга нам, как ты верно заметил, не видать в любом случае. Нет никаких оснований. Лихачевцы все же маргинальная группировка, а большинство населения там — русские, и отнюдь не сторонники их идей. И с исторической точки зрения эти земли никогда не были нашими. Шведскими, разве что... Кстати, ты в курсе, что слово «Ингерманландия» на самом деле не имеет никакого отношения к Германии? Это всего лишь шведизированная производная от названия финно-угорской народности инкеров, проживавшей в этих местах.
— Не поверю, что уж Лихачев-то этого не знает, — усмехнулся Власов.
— Правильно не поверишь. Но кого волнует истинный смысл, когда есть красивый символ?
— Но, во всяком случае, русские уж никак не могли отозвать тебя в Москву.
— Ну, ты же знаешь, как делаются такие вещи. Обмен информацией между дружественными разведками. Нашим подбросили некие данные, из которых следовало, что я буду сейчас полезнее в Москве...
— Скажи еще — специально ради этого пригласили Зайна, — усмехнулся Власов.
— Нет, конечно. Но повод мог оказаться удобным. Видишь ли, мне кажется, что в этом деле сошлись интересы разных сил...
— Но, во всяком случае, меня никто из Бурга убрать не пытается. По крайней мере, пока.
— Может, ты и прав, конечно, а у меня действительно разыгралась паранойя. Но, сам понимаешь, при нашей работе это профессиональное заболевание. Но все-таки меня смущает эта рокировка: меня отзывают из Бурга и поручают мне Зайна, хотя им мог бы заняться ты, ты даже видел его лично. А тебя, наоборот, бросают на дело Вебера, которого ты почти не знал, в то время как я с ним работал...
— Это все мюллеровские идеи. «Свежий взгляд» и все такое.
— Свой смысл в этом есть, — признал Эберлинг. — Но вхождение в тему требует времени, а его-то у нас и нет. Если, конечно, версии насчет ближайшего воскресенья верны...
— Вот я и интересуюсь, что ты можешь посоветовать мне сделать прямо сейчас.
— Ну, — Хайнц сделал короткую паузу, — как я уже говорил, тут, скорее всего, пересекаются разные интересы. Когда мне пришлось уехать, я как раз пытался искать людей, которые могут быть точками такого пересечения. То есть способных проходить по нескольким темам одновременно, или выламывающихся из контекста...
— Например, Гельман, — усмехнулся Фридрих. — Подходит по всем параметрам. Он и свой у ультрагерманистов, и юде, и поддерживает контакты с СЛС, и, судя по всему, сотрудничает с ДГБ... еще и «деятель современного искусства», и некий «консультант»...
— Кстати, да. Тип, конечно, вздорный и малоприятный, но действительно может что-то знать. Как в силу собственной неуемной активности, так и в качестве посредника... ты с ним уже разговаривал?
— Имел неудовольствие... сегодня собирался сделать это с большей результативностью, но этот тип как в воду канул, — произнеся эти слова, Власов впервые задумался, что, возможно, исчезновение галерейщика связано не с его безответственностью и постоянно возникающими «обстоятельствами», о которых его извещают по целленхёрерам, а с чем-то более серьезным и неприятным. — Как думаешь, возможно, что он и впрямь хотел сообщить нечто важное, но потом испугался и пустился в бега?
— Хмм... В принципе, не исключено. Особенно если кто-то помог ему испугаться.
— Или еще хуже.
— Вот в этом сомневаюсь. Гельман и раньше крутил всякие подозрительные дела и всегда выходил сухим из воды.
— Все мы живы, пока не умрем, — хмыкнул Власов. — А среди людей, имеющих касательство к нашей теме, в последнее время наблюдается аномально высокая смертность. Или случаются другие неприятности. Про главреда «Либерализирунг» читал? А сегодня утром... — и Фридрих рассказал, что случилось с еще живыми членами семейства Галле.
— Ну это, похоже, чистый криминал, — заметил Эберлинг, выслушав. — Спаде едва ли связан с политикой.
— Скорее всего. Но я уже ни в чем не уверен.
— Вот что я еще хочу сказать по Фонду. Он тоже неоднороден, я бы даже сказал — слишком неоднороден. Допрашивать здесь мы, сам понимаешь, никого не имеем права. Но там могут быть люди, сами ищущие контакта с нами.
— На приеме у Фрау у них была такая возможность, но, в общем, никто...
— Но все ли они были на приеме? Думаю, нет. Проверь по имеющимся досье.
— Легко сказать. Думаешь, я запомнил всех, кто там был?
— Во всяком случае, это какая-то зацепка. Или вообще люди, уже отошедшие от лихачевского кружка. Ничего свежего они, конечно, не знают, зато могут охотно поделиться старой информацией, которая тоже может дать определенные ниточки...
— Пожалуй, это мысль. Личные обиды людей, порвавших с некой организацией, никогда не следует недооценивать. Ладно, придется-таки рыться в архивах. Держи меня в курсе, если узнаешь что-то интересное.
— Непременно.
И Власов принялся листать платтендаты лихачевцев, присматриваясь к фотографиям и пытаясь вспомнить вечер у Фрау. Все-таки, как ни тренировал он свою память на лица, это была не самая сильная его сторона. Но вот его внимание привлекло худое старческое лицо с безупречно нордическими чертами, которые, однако, портила крупная коричневая родинка на носу. Среди гостей фрау Рифеншталь было немало людей в годах, но этого старика Фридрих точно не видел — при выработанной привычке обращать внимание на особые приметы эту родинку он бы запомнил. Так, Хорст Раушенбах, хауптман Люфтваффе в отставке... Фридрих почувствовал невольную симпатию к этому человеку, какую всегда ощущал к товарищам по пилотскому братству; хорошо бы он не был замешан ни в чем скверном... ну, естественно, ветеран войны, Железный Крест второго класса, войну начал во Франции, Пятьдесят первый бомбардировочный гешвадер «Эдельвайс», Битва за Британию, Первый гешвадер «Хинденбург», Восточный фронт, группа армий «Север», ранение, госпиталь, женитьба на русской медсестре ... забавный поворот судьбы — бывший летчик в конце концов осел в том самом городе, который некогда бомбил... Дочитав справку до конца, Власов не обнаружил ничего примечательного — похоже, к «Ингерманландии» Раушенбах примыкал постольку-поскольку и заметным активистом не был, если, конечно, оперативная информация верна. Но некая деталь все же зацепила внимание Фридриха. Он поспешно загрузил совсем другой дат и сверил цифры. Ну конечно! KG51 — именно там, и в то же самое время, служил цу Зайн-Витгенштайн до своего перехода в ночные истребители!
Совпадение? Или то самое пересечение по нескольким темам?
В следующую минуту Власов уже набирал номер Раушенбаха. В трубке потекли длинные гудки, но Фридрих с надеждой ждал, помня, что имеет дело со старым человеком. Действительно, после восьмого гудка бывший бомбенфлигер взял трубку. Власов начал разговор осторожно, с военно-исторической тематики. Раушенбах подтвердил свое знакомство с князем и согласился на личную встречу. Когда? Да хоть сейчас, он в этот вечер совершенно свободен! И Власов поехал к нему через полгорода, на Приморское шоссе... чего, как выяснилось, делать совершенно не следовало. Старикану было просто-напросто скучно и охота поболтать с соотечественником, да еще и коллегой по летной работе. Князя он видел мельком, два раза в жизни, еще во время войны — они служили в разных группах — и больше никаких сведений о нем не имел. «Ингерманландией» заинтересовался по соображениям вовсе несерьезным — как он сам поведал со смешком, в юности был влюблен в Лени Рифеншталь, заочно, разумеется, еще по тем фильмам, где она снималась как актриса, и вот на старости лет, долгие годы прожив с ней в одном городе, захотел все-таки
