— Стилизация, и не слишком умелая, — заметил Власов. — Простой русский народ так не говорит — «состоялся акт обмена».
— Возможно, выражение из газеты, — пожал плечами Эберлинг. — Не хочешь же ты сказать, что и эту частушку в ЦРУ придумали?
— Нет, конечно. Придумали на какой-нибудь московской кухне все те же русские интеллигенты. Которые как полтораста лет назад изобрели себе комплекс вины перед народом, так до сих пор и страдают от своей с ним разделенности. И преодолевают таковую, стараясь не поднять народ до своего уровня культуры, а самим опуститься до его бескультурья. В чем, надо отдать им должное, немало преуспели — взять хотя бы эту нынешнюю моду на мат среди этой публики. Во времена Достоевского хотя бы такого не было... — Фридрих брезгливо скривился.
«Так громче, музыка, играй победу!» — надрывались динамики.
— Между прочим, могу рассказать одну весьма поучительную историю, — произнес Хайнц. — По поводу американцев и подрывной деятельности. Год назад я случайно наткнулся в архиве на один крайне любопытный старый документ. Правда, формально с него гриф так и не снят, но я не думаю, что будет большой вред, если я...
— Начал, так уж рассказывай, — подбодрил Власов.
— Так вот. Это докладная записка, поданная руководству Управления неким аналитиком. Там он обозначен как Клюге, хотя это, понятно, не настоящая фамилия...
— Само собой.
— Фактически в своем меморандуме Клюге излагает план крупномасштабной диверсии против США и их союзников.
— Диверсии? Мы ведь не...
— Да, не применяем их со времени Фолшпиля. Разумеется, речь шла об идеологической диверсии. Клюге предлагал через агентов влияния в атлантистских СМИ, университетской и богемной среде, а также, разумеется, через правозащитные организации внедрить в США следующие идеи. Во-первых, внушить американцам комплекс коллективной вины перед всеми, кто когда-либо подвергался хоть какой-то дискриминации, неважно, когда, в какой мере и по какой причине, и даже не подвергался сам, а хотя бы принадлежит к группе, которая когда-либо подвергалась... или хотя бы отдельные ее представители подвергались... или, по крайней мере, имеют достаточно нахальства, чтобы это утверждать. Или, в крайнем случае, просто живут плохо, в то время как сытые и богатые американцы имеют наглость жить хорошо — опять же, независимо от причин такого положения дел. То есть перед неграми, перед индейцами, перед юде, перед мусульманами и так далее. Мужчины — перед женщинами, этому посвящен отдельный раздел меморандума: как превратить маргинальное прежде движение феминисток в, как это там называется, mainstream, чтобы каждый мужчина считался насильником и грубым животным, виновным перед всеми женщинами скопом и каждой в отдельности уже просто в силу своей половой принадлежности. Второе: провозгласить, что цивилизованное демократическое государство не имеет права никому навязывать представления о норме. То есть что нормой является все: гомосексуализм и прочие половые извращения, не говоря уж об обычном разврате, любые, самые дикие и агрессивные, религиозные культы, самые варварские национальные обычаи, любые формы морального, физического и психического уродства, включая умственную отсталость, и так далее. И более того — что все это не только нормально, но и прекрасно. Социум утрачивает иммунитет, теряет способность защищаться от разрушительных воздействий снаружи и, в особенности, изнутри. Третье, вытекающее из первых двух: раз есть вина, должно быть и искупление. Обратная дискриминация — создание особых привилегий всем перечисленным «жертвам несправедливости», яростная защита любых маргинальных меньшинств в ущерб большинству. Причем защита не только моральная, но и юридическая. Клюге убедительно обосновывал, что армия американских адвокатов, предвкушающих огромные барыши от бесчисленных дел о дискриминации и диффамации, станет могучим союзником такой программы. Общество начинает само работать на свое разрушение. Четвертое, прямо вытекающее из предыдущего: обществу, уже потерявшему моральные ориентиры, внушается, что если какие-то меньшинства не достигают достаточных успехов, то виноваты не они, а общество, которое их дискриминирует. Если кто-то пострадал от собственной глупости, виноват не он, а общество, которое это допустило. И, соответственно, общественные правила должны быть изменены таким образом, чтобы уравнять отстающих с лидерами — что возможно лишь путем опускания последних. Страна, таким образом, начинает ориентироваться не на лучших, а на худших, с понятными последствиями. Пятое: из всего этого культа терпимости делается одно важное исключение — а именно, провозглашается полная нетерпимость к его противникам. Всякий, кто выразит хотя бы сомнение в том, что ранее перечисленное — это единственный цивилизованный и правильный подход, должен клеймиться как замшелый нацист и подвергаться беспощадной травле. Американцы, как известно, вот уже полвека больше всего боятся прослыть нацистами, и Клюге настаивал, что их антинацистскую истерию в рамках его проекта следует только усиливать, тогда они точно не догадаются, кто на самом деле стоит за разрушением их страны... Шестое: для нейтрализации тех, кого не испугает даже пункт пять, под предлогом защиты меньшинств вводится особая форма политической цензуры. Все, что может показаться обидным для какого-нибудь умственно отсталого негра-педераста или исламского фанатика, запрещается. Запрещаются высказывания, отдельные слова и даже факты. Нельзя, к примеру, публиковать результаты научных исследований, подтверждающих правоту расовой теории, и даже просто исторические сведения, выставляющие в негативном свете представителя той или иной маргинальной группы. Официально, разумеется, это не называется цензурой, это даже не оформляется в виде законов и подается просто как «цивилизованная» форма вежливости — нарушители которой, однако, становятся изгоями в собственной стране. Клюге придумал неологизм для этой концепции — «политикет». Термина «политкорректность» он не употреблял.
— Так, значит, весь этот маразм американцам на самом деле навязали мы?!
— Разумеется, я тоже так подумал. И был удивлен этим открытием не меньше, чем ты. Но куда больше я был удивлен, когда добрался до резолюции на меморандум Клюге. Проект был отвергнут на самом высоком уровне, однозначно и категорически. Как видно, кое-кто еще помнит уроки кайзеровской разведки, на свою голову выкормившей Ленина и его банду. Непредсказуемые последствия морально-политической дестабилизации вражеской сверхдержавы могут оказаться куда хуже, чем продолжение привычной уже холодной войны. Особенно когда при этом создается деструктивная идеология, которая может выплеснуться за пределы границ противника... Ты понимаешь, в чем дело, Фридрих? Никто потом не пересматривал это решение, документу так и не был дан ход. То, что враги Америки замыслили и так и не решились применить для ее разрушения, американцы придумали и воплотили в жизнь
— Да уж... И ты полагаешь, что сейчас русская интеллигенция готовит нечто подобное в России?
— Если бы только русская и только в России... В СЛС каждый первый сочувствует тем же идеям. Еще бы, для них ведь таковые освящены авторитетом «цивилизованного мира», то есть Америки...
— Ну да. Плюс тупая логика «от противного». Просто поразительно, насколько глупо рассуждают люди, считающие себя интеллектуалами! Если нацисты говорят, что убийц надо казнить — мы будем говорить, что не надо. Если говорят, что негры глупее белых — мы сперва скажем, что не глупее, а потом — что, пожалуй, и умнее... Цифры и факты при этом никакого значения не имеют. Если действительность противоречит либеральному мифу, тем хуже для действительности.
— И опять-таки — если бы только либеральному, — вздохнул Хайнц. — Увы, наши правые точно так же смотрят на реальность исключительно через призму собственных мифов. Вообще, людьми с убеждениями принято восхищаться. Но ведь чем тверже убеждения, тем меньше человек склонен воспринимать объективную реальность. И чем он при этом умнее, тем искуснее будет убеждать себя и
