Ну ладно, версию крипо мы знаем. И, похоже, большего из них не вытрясем. Что сам думаешь?
— Ну... — протянул Эберлинг, убирая целленхёрер. — Вариантов тут много. Первый — что он действительно сделал это сам. Это я бы не сбрасывал со счетов. Тут даже возможен мотив, о котором крипо не знает — если, как ты говоришь, он и в самом деле получил важный и срочный заказ, на который возлагал большие надежды. Предположим, он с этим заказом не справился — учитывая состояние его психики, вполне повод...
— Или его грохнули обиженные заказчики.
— Не исключено. Хотя, скорее всего, в таком случае ему бы просто не заплатили, ну, плюс неустойка — и не более чем, если заказчики — «чистая публика». Или, напротив, прикончили бы демонстративно, для начала хорошенько избив — если это криминальные круги... Еще версия — что это действительно Зайн. Тем более что Носика он тоже убрал через имитацию самоубийства. Хотя детали расходятся, но Зайн — субъект изобретательный и не обязан действовать по одному сценарию. Еще вариант — люди, прикрывающие Зайна. Те самые, что отравили таксиста. Могут быть, разумеется, и какие-то дела, никак не связанные с нашими темами. Скажем, он задолжал за наркотики... хотя нет, из квартиры бы забрали все деньги, да и рехнер заодно. Тогда — некий криминальный заказ на «хакерские» услуги, с устранением исполнителя не за плохую работу, а просто как знающего лишнее... М-да. Ну допустим даже, что это Зайн — что нам это дает в практическом плане?
Фридрих задумался.
— Ну раз соседи ничего не видели, я бы тряхнул еще раз агентство, сдавшее квартиру. Выяснить, как именно он платил, откуда поступили деньги...
— Скорее всего, наличными через кассу. Не думаешь же ты, что его наниматель настолько глуп, чтобы оплатить это дело со счетов, которые можно отследить?
— Пожалуй. Но проверить стоит. Иногда самые хитроумные заговорщики сыплются на самых очевидных вещах.
— Придется опять организовывать официальный запрос. Причем даже неясно, кому именно. Крипо не хочет возбуждать уголовное дело ни по статье «Убийство» — за отсутствием состава преступления, ни по статье о наркотиках — в связи со смертью подозреваемого. А агентство не станет раскрывать свою финансовую документацию из простой любезности. Впрочем, ладно — сообщу шефу твою мысль, и пусть он решает, что делать, — Хайнц вытащил целленхёрер.
Они пересекли по переходу Моховую и вышли мимо Манежа к Кремлю. Из-под арки Кутафьей башни тянулся хвост очереди — туристов, жаждущих увидеть Кремль изнутри, пускали по одному после тщательной проверки.
Спуск в Алексанровский сад тоже требовал проверки, но попроще — нужно было всего лишь пройти через рамку металлодетектора.
Фридрих знал, что здешние меры безопасности вполне основательны, не хуже, чем в международных аэропортах, так что у террористов едва ли был шанс. Ему не хотелось лишних объяснений по поводу оружия, так что друзья свернули за Манежем влево и пошли вдоль балюстрады, глядя вниз, в сад.
Театрализованное представление еще не началось, но гуляющих было много, а конная полиция, патрулировавшая сад, облачена была в кольчуги и шлемы (что, впрочем, не мешало наличию на поясе с бутафорским мечом заодно и кобуры с настоящим пистолетом).
Возле грота в основании Средней Арсенальной башни разместился военный оркестр, развлекая гостей праздника живой музыкой. Фридрих мысленно посочувствовал музыкантам, вынужденным провести на одном месте не один час — хоть солнце и сияло по-весеннему, день все-таки оставался зимним.
Оркестр исполнял не бравурные марши, а что-то танцевальное, и несколько пожилых пар кружились на тщательно расчищенной от снега площадке перед гротом под одобрительными взглядами зевак. В продуктовых киосках бойко торговали горячим чаем, бубликами, баранками, калачами и кренделями, но за главным масленичным блюдом — блинами — надо было идти на Васильевский спуск.
Когда музыканты делали паузу, можно было расслышать шипение гелия, наполнявшего воздушные шарики с праздничной символикой; то здесь, то там они взмывали в небо. Хм, а если в каком-то из баллонов будет не гелий, а, скажем, нервнопаралитический газ? Содержимое лотков и тележек проверяют, но вряд ли делают химический анализ баллонов... Однако на открытом воздухе эффект будет не очень значительным, и пострадают лишь простые гуляющие.
Еще дальше в сторону Манежной, уже возле выхода из сада, праздничную беззаботность сменяла строгая торжественность двух Вечных Огней — в память о павших бойцах РОА и Вермахта. Каменные воины обеих армий застыли в вечном рукопожатии, а по обе стороны от них вытянулись столь же каменно- неподвижные солдаты почетного караула в парадных униформах времен войны: русский из Кремлевского полка и дойч из Церемониальной роты германского контингента в России. Фридрих знал, что завтра утром, перед началом торжественного митинга, здесь состоится возложение венков от руководства России и от прибывших на праздник официальных делегаций. Венок от России возложит лично Мосюк. То есть, разумеется, венок возложат солдаты, а он подойдет и потрогает ленточку.
Что ж, мишень для теракта вполне лакомая... вот только никаких гуляющих ни в саду, ни на Манежной улице в это время не будет, все вокруг будет оцеплено и перекрыто. Меры безопасности стандартные, отработанные годами подобных церемоний и ни разу не дававшие осечки.
На Манежную площадь пройти было нельзя уже сейчас. Вся она была по периметру обнесена стальными турникетами, вдоль которых вытянулись цепочкой уже не полицейские, а солдаты войск ДГБ. Вдалеке за их спинами, перед гостиницей «Москва», рабочие монтировали сцену для завтрашнего митинга. Движение по Моховой от Большой Никитской до Тверской также было перекрыто. Фридрих отыскал взглядом старшего по званию (им оказался прапорщик ДГБ, что соответствовало армейскому подпоручику) и предъявил ему свое удостоверение.
— Извините, херр оберст, нельзя, — вежливо, но твердо ответил охранник. — Проход только по спецпропускам.
— Даже сейчас, когда там одни рабочие? — прикинулся простачком Власов. — Нам с коллегой нужно просто пройти на Тверскую.
— Без спецпропуска не имею права пустить даже собственного начальника, — непреклонно произнес охранник, и Фридрих понял, что это не гипербола. — Придется вам в обход, — он принялся показывать рукой. — Сейчас назад к Манежу, от него на Большую Никитскую и по ней до первого поворота направо, в Никитский проезд.
— Ну что ж... понятно, — кивнул Власов и повернулся к прапорщику спиной. На самом деле ни Тверская, ни Никитская были им не нужны, и они с Эберлингом двинулись в сторону ближайшего — и единственного открытого — прохода на Красную площадь, справа от Исторического музея.
— Подождите минуточку!
Они обернулись. Их решительно нагонял все тот же прапорщик.
— Вы, верно, не поняли. На Тверскую — это вам туда. Через Красную площадь вы туда никак не попадете.
— Спасибо, мы поняли, — вежливо сказал Власов. — Мы просто передумали идти сейчас на Тверскую. На Красную площадь мы ведь можем пройти?
— Можете, разумеется, — кивнул дэгэбэшник, и в его глазах появился нехороший прищур. — А на документики ваши позвольте еще раз взглянуть? И коллеги вашего тоже.
Фридрих вздохнул и вновь протянул ему удостоверение. То же сделал и Эберлинг. Прапорщик проворно извлек из кармана блокнот и переписал данные господ имперских офицеров.
— Теперь мы можем идти? — недовольно осведомился Эберлинг.
— Все в порядке, господа, — он вернул им документы. — Сами понимаете, мы обеспечиваем безопасность. Не мне вам объяснять, что такое служебный долг. Добро пожаловать в Москву и с Арийским Единством вас!
— Вас также, — ответил Власов и совершенно искренне добавил: — И спокойной вам службы.
Друзья вышли на знаменитую площадь, покрытую брусчаткой, миновав знак, запрещавший езду на велосипедах. Фридрих подумал, что ездить на велосипеде по такому покрытию может разве что мазохист.
Здесь, разумеется, тоже было много народу, причем преобладали, похоже, приезжие. Многие
