должен испытывать те моральные терзания, что переживают благородные герои в фильмах... Ну что ж, хотя бы в этом ублюдок ошибся.
Фридрих не испытывал чувства вины — он сделал то, что мог сделать, не отвлекаясь от своей главной задачи. Скорби по погибшим — он не сомневался, что Франциска уже тоже мертва — он тоже не чувствовал: они не вызывали у него никаких симпатий, и смерть ничего не изменила. В то же время, куда-то вдруг пропали и желание язвить, и даже злость. Осталась только досада на себя, так глупо вляпавшегося в это шайсе.
Да, ощущение было именно такое — как будто наступил на дерьмо. Так или иначе, теперь придётся потратить время, чтобы его отчистить. Что очень некстати.
— Дайте-ка мне это сюда.
— Пфуй, гадость, — старуха подвинула Власову коробку.
Фридих снял крышку, отметив про себя, что одноразовые перчатки сейчас оказались как нельзя более кстати, и осторожно извлёк голову из крема.
При близком осмотре оказалось, что это, скорее, отсечённое лицо, а не целая голова — затылочная часть черепа отсутствовала. Мозга тоже не было. Нижняя челюсть держалась только на коже. Похоже, головёнку Микки разрубили пополам чем-то острым. Власов попытался понять, зачем это понадобилось Матиасу, и решил, что он таким образом пытался уменьшить вес головы. Аккуратный и изобретательный бандит не хотел, чтобы коробка показалась слишком тяжёлой. Сюрприз был хорошо подготовлен.
Под лицевой частью черепа лежал маленький накопитель в прозрачном пакетике, прилепленный к кремовой розочке. Власов извлёк его, покрутил между пальцами.
— Это чего? — заинтересовалась Берта, приспуская очки по носу вниз, чтобы лучше видеть.
— Платтендат, — ответил Власов. — Скорее всего, звуковой или с видео. Что-то вроде киноплёнки.
— А, ну там будет это самое, — старуха сразу утратила интерес к вещице.
— Скорее всего, — Власов снова уложил вещицу в пакетик и накрыл её головой Микки. — Пусть такое смотрят те, кому положено по службе.
Берта Соломоновна взглянула на Фридриха с уважением.
— Вы таки понимаете за эти вещи, — сказала она. — Может быть, мы закроем коробку с Мойше и будем пить наш чай?
Власов накрыл коробку крышкой и поставил на сервант.
— Я так понимаю, никакой ценной информации для меня у вас нет? — жестко произнес он, садясь. — Ваша задача была — заманить меня сюда и угостить отрезанной головой?
— Я не знала, чем, — заупрямилась старуха. — Но таки да, у меня не было разговора. Я сделала, чего мине попросили. Чай пейте. Вы же можете пить чай? Или вы думаете за ту глупую женщину?
Власов тяжело вздохнул.
— Похититель, — сказал он, — похоже, думает, что фрау Галле представляет для меня личную ценность. Хотя это странно. Ну, сначала она наверняка наплела ему с три короба, чтобы показать, как она для меня важна — из страха, что иначе он убьет ее сразу. Но неужели он всему поверил и так и не добился от нее правды? Не выяснил, что никаких отношений между нами нет?
— Он из этих самых, и за женщин совсем не понимает, — проговорила старуха. — И за мужчин, которые любят женщин, тоже. Он думает, если мужчина ходит около женщины, то он её хочет. И я таки думаю, что он вовсе не интересовался этой вашей правдой.
Фридрих молча сделал глоток чая. Старуха допила свою чашку, поставила ее и вдруг встала и вышла в коридор.
Власов напрягся, но тут же снова расслабился. Нет, никакой бомбы уже не будет. И яда в чай она ему тоже не сыпанула, уж такое бы ей с рук никак не сошло. Просто, должно быть, после пережитых волнений ей понадобилось в уборную. Он даже прислушался, ожидая хлопка двери в конце коридора.
Но дверь туалета так и не хлопнула, а Берта Соломоновна неожиданно быстро вновь возникла на пороге. В руках она держала пожелтевший бумажный пакет.
— Вы себе думаете, то плохой человек, — заговорила старуха, вновь садясь за стол и кладя пакет на скатерть. — Я таки жила на этом свете, и знаю за плохих людей. Глядите сюды, — она вытащила из пакета несколько старых фотографий и принялась их перебирать. Власов опознал несколько лиц из экспозиции на стене — барышня в шляпке, сюртучные мужчины, даже военный в большевицком мундире — но не мог понять, к чему это все.
— Вот, — сказала старуха, кладя на скатерть очередное фото и тыча в него желтым ногтем. — То старые дела.
Власов развернул снимок к себе, пригляделся. Мужчина в странной одежде, худое породистое лицо, горбатый нос — как у романского патриция, а не как у юде. Выразительный тип... и вроде бы кого-то напоминает. Фридрих попытался сосредоточиться на этой мысли, но ничего не получалось: всё загородило безглазое лицо Микки. Власов был вынужден признать, что гнусная придумка Спаде его всё-таки задела, причём сильнее, чем хотелось бы.
— Мине про него спрашивали эти наши, — Берта подумала и добавила, — я таки поняла, что он живой. Я очень огорчилась.
Картинка встала на место. Ну конечно, брови, морщины. Зайн.
— Откуда это? — спросил Власов. — Вы его знали?
Целленхёрер задрожал и запел свою мелодию, показавшуюся неуместно бодрой. Власов быстро поднёс его к уху.
Звонил Никонов.
— Власов? Мы тут внизу, — майор не стал терять время. — Нашли стажёра. Лежал на полу в каморке. Хорошо приложили. Но вроде дышит.
Власов запоздало сообразил, что стажёр нужен был бандиту живым — на случай проверочного звонка из конторы. Видимо, он держал его под дулом пистолета, а когда собрался наверх — оглушил. Он, конечно, мог его добить, когда пошёл заносить гостинец, но не стал — то ли слишком спешил, то ли не хотел в случае чего вешать на себя лишний труп, тем более зная, что за смерть своих «органы» мстят с особой беспощадностью. Правда, парень вполне мог опознать рыжего... вот именно: вряд ли он запомнил что- нибудь, кроме рыжих волос и усов. Или... или он просто не боялся опознания. Например, потому, что его внешность и без того известна?
— Что требуется от меня? — резче, чем хотелось бы, спросил Власов.
— Мы хотим получить объяснения, — голос Никонова тоже звучал жестче обычного. — И по поводу того, что вам принесли, и по поводу остального.
«Какого еще остального?» — подумал Фридрих, а вслух ответил:
— Я дам вам все объяснения, но мне нужно ещё десять минут... Будьте столь любезны! — рявкнул он в трубку и нажал отбой.
Старуха наблюдала за ним с интересом.
— Вы говорили о Зайне, — напомнил Фридрих. — Почему вы огорчились, когда узнали, что он жив?
— Потому что я таки думаю, он зайдёт к старой Берте, — проговорила старуха. — Мне не хочется с ним разговаривать за наши старые дела и потом чтобы умирать. Я не хочу умирать, это скучное дело. Но я ждала, что он придёт. А пришёл этот мишигин. Я его не ждала.
— Откуда вы знаете Зайна? — не отставал Фридрих. — Что вы можете о нём сказать?
— Фолшпиль, — ответила старуха и прикрыла глаза. — Вы мене будете спрашивать, — добавила она, — но я ничего не знаю за новые его дела. Мои дела были давно.
— Думаете, он намеревается вас убить? — решил уточнить Власов.
— Он мине тогда обещал, — ответила старуха, — что если ещё сюда вернётся, то зайдёт. Но не сказал, что будет убивать меня. Если бы сказал, я бы тут не жила... Он похож на меня, — добавила она очень тихо, — только он верит.
— Во что? — спросил Фридрих.
— В глупости, — сказала старая Берта. — Все, которые верят, они верят в глупости. Даже если умные, но верят, это глупости. Это лох ин коп. Дырка в голове. У меня целая голова, потому что я верю ни в
