чего.
Заорал звонок. То ли это были люди Шульгина, то ли Никонова, которому надоело ждать.
— Откройте уже, — распорядилась Берта. — Вас таки скоро отпустят, а мене будут долго полоскать мои старые мозги. Плохой вечер.
Власов пошёл открывать, думая про себя, что в кои-то веки Берта сказала чистую правду: вечер и впрямь не задался.
Квартира мигом наполнилась топотом ног и запахом чужих людей. Первыми, едва не сбив Власова с ног, ворвались оперативники в униформе крипо и в штатском. За ними вошел Никонов и еще какой-то незнакомый майор чуть пониже его ростом — надо полагать, Шульгин, окативший Фридриха откровенно злым взглядом. Никонов тоже смотрел как-то странно. Интересно, кто из двоих тут главный? Никонов старше по званию — дэгэбэшный майор считается выше полицейского — но Шульгин говорил, что операцией командует он. Хотя так было, пока речь шла лишь о поимке дуфана, но не о вторжении к Берте. Но скорее всего — каждый распоряжается своими людьми.
— Это в столовой, — показал Власов. — Коробка из-под торта на серванте.
Вся эта толпа людей протопала мимо него. Фридрих после секундной паузы последовал за ними и увидел с порога «обеденной», как сперва оперативник в перчатках, снявший крышку, а затем и оба майора заглянули в коробку. Судя по их лицам, ничего неожиданного они не увидели.
— Я так понимаю, женщина тоже мертва? — спокойно уточнил Власов.
— А вы как думаете?! — окрысился на него Шульгин; Фридрих узнал его голос, который, впрочем, по телефону звучал куда дружелюбнее.
— Послушайте, майор, — холодно произнес Власов, — я понимаю вашу досаду по поводу проваленной вашими людьми операции, но это еще не повод забывать ни о вашем, ни о моем достоинстве.
— Проваленной нашими людьми?! И у вас еще хватает наглости... — Шульгин задохнулся от возмущения.
— В самом деле, — неожиданно поддержал его Никонов, — я не знаю, зачем вы это устроили, наверное, у вас были важные причины, но вы могли хотя бы предупредить нас. Если вам нужна была имитация спасательной операции, об этом вполне можно было договориться...
— Это счастье, что офицер, которого вы подставили, просто прокатился чуть ли не до Тулы, а не лежит сейчас где-нибудь под насыпью с перерезанным горлом, — добавил полицейский майор.
— Господа, — потряс головой Фридрих, — я ничего не понимаю. Что я, по-вашему, устроил и кого подставил?
Майоры переглянулись.
— Около двух часов назад, — сказал Никонов, — Общественное радио Нью-Йорка передало информацию о похищении и готовящейся спецоперации. Позже ее подхватили атлантистские агентства новостей. К сожалению, мне доложили об этом совсем недавно. Информаторы Спаде, или он сам, как видно, оказались оперативнее.
Сверкнула вспышка — полицейский фотограф снимал коробку.
— А теперь скажите, что эта информация утекла не от вас, и я с радостью извинюсь, — докончил Шульгин.
— Рональдс, — пробормотал Власов. — Ублюдок. Он же обещал мне молчать! Что ж, господа, — добавил он после паузы, — вы правы: извиняться надо мне.
Он кратко рассказал, как было дело, не пересказывая, конечно, сообщенные Рональдсом сведения, а лишь упомянув об их «оперативной ценности». Взгляд Шульгина смягчился, но не намного: он явно считал, что верить на слово журналисту — это идиотизм. В этот момент у него зазвонил целленхёрер.
— Нашли тела, — поведал Шульгин Никонову, выслушав доклад. — В канализационном коллекторе, как он и сказал.
— Что он сделал с женщиной? — осведомился Фридрих. Не то чтобы ему хотелось услышать подробности, но уж лучше знать, чем воображать.
— Экспертиза покажет, — ответил криповец. — Но, предварительно — в физическом смысле почти ничего. Несколько ушибов мягкий тканей, следы от наручников — не более. Судя по всему, она умерла от сердечного приступа.
— Может быть, диабетическая кома? — предположил Власов.
— Нет, об этом он знал и колол ей инсулин, пока она была ему нужна... Я так думаю, то, что он сделал с ее ребенком, он сделал у нее на глазах.
— Там накопитель, — Власов кивнул в сторону коробки, которую уже аккуратно упаковывали в пленку. — Полагаю, со всеми подробностями.
Вспомнилось, что Спаде еще и педераст. Впрочем, кажется, все-таки не педофил... В любом случае, ощущение, что вляпался в дерьмо, только усилилось. Фридрих подумал, что первое, что он сделает, вернувшись к себе в Трубниковский — это примет душ.
Kapitel 54. Тот же день, поздний вечер. Москва, Трубниковский переулок, 30 — Староконюшенный переулок, 39.
Какой длинный день, думал Фридрих, вновь сидя над своей схемой. Длинный и скверный. Впрочем, тут же поправился он, если Зайна все-таки возьмут — день, наоборот, замечательный. Что-то Хайнц не звонит. Неужели опять сорвалось? Позвонить ему, что ли? Нет, не стоит: Власов по собственному опыту знал, как это раздражает, когда под руку спрашивают о недоделанном деле.
А его собственное дело оставалось безнадежно недоделанным. Схема украсилась множеством стрелочек и надписей, гипотез он мог придумать множество — но что толку, если он не знал, какая из них верна и как в этом убедиться? Похоже, его подвела чрезмерная склонность аналитика к далеко уводящим логическим рассуждениям вместо того, чтобы опираться на факты, на простые материальные улики. Правда, улик в деле Вебера после работы русских «органов» ему досталось немного. По сути, только две кассеты, одна из которых пустая, а вторая — с короткой записью звонка...
Без особой надежды Власов решил снова проанализировать эту запись. Особого смысла в этом не было — это уже делали эксперты Управления и не нашли ничего интересного, а Фридрих, как всегда, ценил мнение профессионалов выше самоуверенных потуг дилетанта. Но все-таки — бывает, что профессионал, в силу привычки, не замечает то, что бросается в глаза человеку с незамыленным взглядом. Шансов мало, но...
Он запустил программу работы со звуком, загрузил с береха Управления ту самую запись, уже оцифрованную экспертами с максимальной точностью. Полюбовался графиком, похожим на след от лихорадочно пляшущего самописца сейсмографа во время землетрясения. Прослушал еще раз, удалил реплики полицейского, которые уж точно ничего не могли дать, оставил один высокий голос. Нет, разумеется, со слуха он ничего интересного не заметит — надо анализировать график. Как? Программа предоставляла достаточно возможностей. Ну, например, выделить гармоники, построить огибающие... Некоторое время по экрану ползла полоска с процентами, затем выделились цветом построенные кривые. На удивление чистые графики получаются, однако. В том смысле, что все частоты и гармоники относятся к человеческой речи. А ведь звонок был из уличного автомата — почему не слышно звуков улицы? Неужели эксперты проглядели такую очевидную вещь? Однако, не успела радость открытия охватить Власова, как он тут же одернул себя. Это же не Европа, это Россия! А в этой стране с ее жутким климатом телефонные кабинки не такие, как в Фатерлянде. Здесь они полностью закрытые, что обеспечивает вполне приличную звукоизоляцию. Он ведь даже видел ту самую будку, из которой был сделан звонок... В целом, из общей картины выделяется лишь хиленькая полоска монотонных колебаний вдоль временнОй оси. В ней уж точно нет ничего человеческого, это, очевидно, помеха, внесенная как качеством телефонной передачи, так и магнитофоном. Тем не менее, Фридрих выделил и увеличил эту полоску и проделал операцию с построением гармоник уже над ней. Хмм... на фоне общего гудения, характерного для помех, выделяются четкие пики. Власов велел программе отфильтровать все, кроме них, и прослушал результат, на порядок усилив громкость. Довольно быстрые высокие щелчки. Период вполне похож на вращение маленькой кассеты.
